Колымский тоннель

помянем командира. У меня тут есть с собой... И сделаем одно блюдо, он меня научил..."

Я так и сидела, а прапорщик этот Миша сам сготовил пиццу, поставил на стол горячую, открыл

бутылку водки, всем налил по рюмочке, и Игорю налил, отставил в сторонку. Выпили молча. Он

закусил горячей пиццей, а я не могу, слезы глотаю. И отец молча плачет. Тогда Миша вылил себе в

кружку остальную водку, допил залпом и глаза у него стали смотреть куда-то вдаль.

Отец спросил: "Почему запаяли? Зима ведь. Куда он ему попал?"84

Миша тогда застонал и отвечает: "Никакого снайпера не было, отец. Вы простите, мама... В том

гробу вашего сына почти нет... Вот столько собрали. -- Показал руками две горсти. -- Он вел колонну

с горючим. На трудном участке шофер головной машины испугался. Там всем бы крышка. Игорек --

мы его так звали между собой -- Игорек пересел из бэтээра к нему в заправщик, выгнал из-за руля,

поехали. Тут же -- засада. Гранатой подбили наш бэтээр, половину ребят -- сразу... Машу командиру:

прорывайся, прикроем. Он рванул. В него не попали, проскочил. Зажгли вторую машину, прямо

рядом с нами. Пламя -- во всю дорогу. Справа -- пропасть, слева -- стена. Колонна пятится за

поворот. А его они встретили в километре за поворотом -- там была вторая засада. Вышли прямо на

дорогу, наставили гранатомет. Он шоферу: "Огонь", а тот, падла-мусульманин, выскочил из кабины,

автомат бросил и -- руки... Игорек газанул прямо на них. Они его ранили и пробили все колеса.

Хотели взять живым, он отстреливался, потом подорвал себя вместе с горючим". Муж спросил: "Ты

откуда все знаешь?" "Да тот подонок и рассказал. Мы вызвали вертолет, он банду накрыл, а этого

гада и еще двоих мы догнали. Он рассказал, те двое дополнили. Он теперь в госпитале. Если

трибунал докажет, что это я его искалечил, меня посадят. Зато и он теперь... Жаль, что не убил. Сам

был ранен..."

Мы сидели до утра. Миша многое рассказал. Я об этих ужасах писать не могу. Одно только,

самое для нас убийственное: "Мы с командиром, когда притерлись, говорили откровенно. Он сказал,

как сейчас помню, слово в слово: "Предали нас, Миша. Не наше дело -- здесь воевать. Против чужого

народа и чужой веры. Мы не победим". Но солдатам мы с ним этого не говорили. Раз уж попали,

зачем пацанам душу рвать, верно?"

Тогда я, Вася, не выдержала и завыла.

Он тут же встал, взял четвертую рюмку и сказал: "Простите, мама и отец, это теперь моя чаша.

Сегодня улетаю обратно". Выпил и ушел не прощаясь.

А я так с воем и проснулась. Повыла еще всласть, кофе покрепче заварила и поехала на работу,

опять с опухшими глазами.

Решила, если еще будут сны, пожалуюсь Такэси.

И в следующую же ночь приснилось такое...

10. Сон о страсти.

Запишу и пойду жаловаться Такэси. Тетрадку ему не покажу, просто перескажу сны. А этот

последний и упоминать не буду. Это все такая невозможная чепуха, такой бред, что даже если и

произошло с кем-то и где-нибудь, то уж точно не наяву, не в жизни, а в больном воображении или в

наркотическом сне.

Все происходит в стране, которая, по моим представлениям, безобразно богата и развита. Даже

по сравнению с Лабирией. У нас в Лабирии просто есть все, что нужно, а там -- полно лишнего.

Видимо, лучше нас решили проблему энергии, и у них электричеством, кажется, сам воздух

пропитан. Не опишешь, сколько у них всего электрического. Все движение -- за счет электричества.

Все усилия -- за счет электричества. Весь покой -- тоже электрический. Реклама -- повсюду, куда там

Америке, и горит круглые сутки. Лозунгов -- никаких. Только помню два текста, напоминающих

лозунги. Один -- у дороги: "Не врезайся без нужды". Это, наверно, для тех, кто за рулем. А второй --

прямо в небе, непонятно как написанный, то ли дымом, то ли облаками: "Лишнее нужнее нужного".

Он висел утром над горизонтом, солнце освещало его снизу, в обед его проносило над городом,

солнце светило сквозь него, а вечером солнце опять освещало его снизу, уже из-за горизонта, и все

три раза он читался правильно -- слева направо. И так -- ежедневно, а погода всегда хорошая.

Людей, конечно, изумительное количество, потому что работать много не надо, все делает

электричество и механика. И среди всех этих личностей есть, конечно, одна, без которой мне -- хоть

пропадай. Да и не о чем в такой обстановке человеку думать, кроме как о другом человеке. Так живут

все. Думают друг о друге и стремятся друг к другу. Счастье обладания -- высшая цель. И представь

себе: совсем не скучно.

Только в моем случае есть одна очень серьезная загвоздка. Люблю я женщину. Люблю

страстной, неутомимой любовью. И бог бы в помощь, да я и сама женщина. А любовь-то у меня к ней

-- мужская.

По тамошним порядкам и это не беда: любитесь на здоровье, как хотите, с кем хотите, только с

собой от любви не кончайте и не убивайте. А я как раз на грани самоубийства. Мне мало этих

женских взаимных штучек, хоть и есть там такие, что прямо не ожидала. Мне подай настоящую

женскую страсть, и чтоб мужчиной была я. И Диана, моя возлюбленная, хочет от меня того же -- вот