Комендант потусторонней крепости (СИ)

Не ровен час обвинит меня в разврате этих людишек, что один кат лютый, убивающий и пытающий по моей указке, другой спился, а третий не вынес тяжести моего самодурства и наложил руки на себя. А ведь это наоборот я их из пучин зла вытаскиваю. А ведь скажет стервозина, опорочит моё имя. Но я её перехитрю.

Я легонько стукнул кулаком о ладонь, а потом перевёл взгляд на электрика, прищурившись и зло ухмыльнувшись.

— Поди-ка сюды, — поманил я его пальцем.

— Я? — качнувшись и моргнув пьяными глазками, произнёс он.

— Иди, иди. Не боись. А то хуже будет, — повысил я голос.

Жрец-помощник, шатаясь, подбрёл ко мне, и я смерил его недовольным взглядом. Не по нраву мне было это пропойство. А Ивашка отводил виновато глаза. Не бывает так, чтоб человек тайком горькую пьёт и ни при делах был. Убить можно нечаянно, сломать можно нечаянно, а напиться нечаянно нельзя.

Иван-электрик стоял под моим взглядом, теребя порты пальцами, как пакостный отрок.

— Обыщи-ка его, Антоша. А то ежели я обыск начну, то все руки-ноги повыдергаю ненароком.

Антон плавно подошёл к электрику и сноровисто стал похлопывать по одёжке, словно вытрясти намеревался из неё пыль. Он развёл в стороны руки мужика и продолжил хлопать подмышками, а потом сунул ладони за пазуху и вытащил на свет белый кошель старый, весь в потёртостях, зеркальце-смартфон с треснувшим стеклом и небольшая серебристая фляжка. Размеры той не более грамоты, именуемой паспортом, что не выдали вместе с другими грамотами.

— Дай сюда! — вырвалось у меня, при виде сего предмета. Надо было сразу обыск учинить. Совсем я разучился с этими людишками общаться, всё норовят себе во благо, мне во вред. У-у-у, холоп.

Антошка легонько кинул мне серебристую фляжечку, исписанную непонятными символами. Не проста сия вещь была. Во мне даже протяжный вздох сам собой уродился, вырвавшись на свободу.

Вещь древняя, таких сей день и сей час не делают. Колдовства на ней было поболее, чем на ином алтаре. Часть заклятий скрывала вещицу от любопытного взора, да так ловко, что даже я её не почуял, пока своими перстами не пощупал.

А вторая часть заклятий делало её бездонной. В такую мелкую, да целая казённая бочка влезает. Это почти полтонны водки. Да ещё и весит как пушинка. Не поскупилась злыдня, настоящее сокровище решила на этого гнуса паршивого истратить.

— Кто дал тебе это? — сурово спросил я у Ивашки-электрика, а глаза мои сами собой звериными стали. Я даже пожелать сего не успел.

— Нашёл, — пролепетал он в ответ, побледнев и вытянувшись по струнке. В старь холопы сразу в ноги бухались, а эти не приучены. Эти наоборот стоят, потупив взор, и столбами притворяются.

— Это, и нашёл?

— Да, — робко кивнул Ивашка.

— Сказывай, тварь.

Но он лишь зыркнул исподлобья на меня, как на вошь недобитую, да смолчал, и что-то во мне надломилось. Закипел душевный котёл, взметнулось из-под него пламя ярости.

— Отвечай, смерд!

Я лишь краем глаза заметил, как отступили от меня остальные, как потемнело над головой небо, как зашумел лес раскачиваемый ветром.

— Нашёл я, — начал электрик, — тут к твоим столбам мужик приходил, говорит любопытно ему. Пофотал, немного, и ушёл. А потом пришёл и говорит, что фляжку потерял. Я сказал, что не видел, а она на самом видном месте нашлась. Там водка. Я вернуть хотел сначала, а потом думаю, что отхлебну, а потом верну. А она все не кончалась и не кончалась.

Я тяжело дышал и слушал рассказ это дурака.

— Ты не просто фляжку взял, глупец, — родились у меня слова, когда тот закончил. Родились, да сквозь зубы процедились, — ты проклятую вещь взял. Кто фляжку сию допьёт до дна, тот смерть свою найдёт. И тебе ее нарочно подкинули, что лишить меня помощников.

— А и пусть! — вдруг поднял голос Ивашка, — Что мне проку от такой жизни?! Я как в средние века попал! Это моё конституционное право пить! То нельзя, это нельзя! Как на зоне!

Я увидел, как приложила к лицу ладони Настька, слегка покачивая головой. Баба-то вытянуть дурня хотела из смертельных объятий зелья пагубного. Я тоже хотел. А он упирался изо всех сил.

Я не стал насылать на него проклятие, травить зверями и молниями разить. Длань сама сложилась в кулак, и я его ударил в лицо.

Смачно хрустнула кость.

Ахнула Настька, вскрикнули одновременно Лугоша да юродивый, а Иван рухнул, как подкошенный на траву, да так и остался лежать недвижный.

— Убил, — прошептал жена его в опустившейся тишине, а потом на негнущихся ногах подошла к мужу и запричитала: — Убил, убил, тварь, убил.

Жив он был, да только в самом деле плох. Череп я ему поломил в порыве гнева. Кулак у меня завсегда тяжёлый был. Ежели не помочь, то преставится в скором времени.

Все смотрели на меня с осуждением и нескрываемой нелюбовью. Да и пусть. Мало ли этих людишек, другого себе найду, а этого в болоте утоплю. Никто и концов не найдёт.

Демонице конечно того и надобно. А я, дурень, сам подставил свою голову под удар. Ангел-наблюдатель доложит обо мне своему начальству. Спустят на меня пса цепного. А и пусть. Жил один, и дальше проживу.

Я отвернулся к Лугоше, чтоб домой позвать её, но не успел рот открыть. Заговорила девица: