Комендант потусторонней крепости (СИ)

— Меня тоже убьёшь?

Я сначала замер. Серые бездонные глаза Лугоши заблестели слезами. Она сделала шаг назад, как от дикого зверя. Раньше убивал пришлых и ничего, а тут… тут своего убил.

— Он сам виноват! — вырвалось у меня. Глупо пред ней оправдываться, да слова сами потекли. — Я как лучше хотел! Нашёл, спросить надо было!

— Он не просился к тебе в услужение, — тихо произнесла Лугоша. — Ты силой его взял. Мне стража тайная приходила, покуда тебя не было, обо всех вопрошала. А я им про Антона ничего не сказала, и про Ивана с Настасьей, и про Андрея. Сказала, что не моё сие дело, я лишь дуроцка деревенская. Я думала, ты изменишься, а ты как был чёрной тварью, так и остался. Ты с демоницей одного поля ягода. Ты с ней ссору затеял, ты и виноват во всем.

— А и что?! Не лекарь я! Сделанного не воротишь! — снова вырвалось у меня. Я шагнул к ручейнице, а она вновь отступила. — Не в моих силах людей лечить. Не умею. Я только зверей могу менять. И не пойду к людям на поклон! Хоть сам сдохну, а к людям на поклон не пойду!

— Сама пойду, — ответила Лугоша, и не вернусь более. — В город подамся.

— Без ручья своего?!

— А что мне руцей? Другой найду.

Я опустил взор. Внутри тяжким камнем упало горе. Зверем снова стать? Может и к лучшему это? Будут на меня охотиться, повесят в конце концов шкуру на стену. А если нет? А и того хуже, опять один многие тысячи лет. Без Лугоши, без ее слов ласковых, да очей серых, что добром и светом сияют получше, чем иного ангела.

Глаза смотрели в траву под ногами. Но к людям на поклон? Они же ничтожные пылинки пред моими тысячелетиями, пред моей силой.

Без Лугоши.

Глаза смотрели в землю, а ноги сами сделали шаг, словно каменные были. Один шаг, другой. А потом встал предо мной туман. Колючий, как никогда, словно через ежевику продирался я сквозь него, да долго-долго. Царапали мне его незримые колючки не тело, но саму душу.

А следом за мной летел клок земли, вырванный с корнем и несущий на себе, как на волокушах, чуть живого Ивана.

Туман выпустил у поляны, где пёс цепной жил со своими соратниками. Я обвёл глазами всех, кто был. Самого пса не нашёл. Лишь немёртвые отроки, несколько волков да странное существо, от которого тянуло искренностью, честностью и непонятным мне чуждым добром.

Из будки, что на колёсах стояла, вынырнул домовой, замерев с хмурым прищуром. Слаб он силой был, а в годах… Я чуял даже не тысячелетия, а сотню тысяч лет, прошедших мимо него. Сотню тысяч раз птицы улетали на юг, а потом вертались в свои края. Десять тысяч поколений людей сменялось у него на глазах. Тьма несчётная восходов и закатов.

— Здравствуй старче, — тихо произнёс я, а потом начал неглубокий поклон. Чуть склонившись замер. А может не надобно? Может вернуться? Надо!

Я медленно коснулся пальцами землицы.

Домовой тоже поклонился в ответ. Стар дед, он должен понять. Кому как не ему понять.

— Беда приключилась, — негромко начал я говорить не своими устами.

— Вижу, боярин, — ответил дед хриплым голосом, погладив бороду. — поможем горю, если эта пропойца жива еще.

— Жив он еще, — ответил я. Ох, прозорливый дед. И это ведает.

— Дык, у нас своя пропойца есть, — ухмыльнулся домовой. — Вон в том шатре.

Я глянул на палатку серую с крестом алым, а потом снял с витающего дёрна своего помощника и понёс, как дитя малое. Предо мной пологи отодвинулись, и я ступил в полумрак шатра. Все белым было внутри и лишь четыре лежака с синими покрывалами выбивались из этого. Один лежак был занят, и я к своему недовольству узрел двух ангелов, хранителя и наблюдателя. С ними я сражение вёл, и наблюдателя даже ранил.

Хотелось зажмуриться и выйти. Такого позора я никогда не терпел. Идти на поклон даже не к людям, а к ангелам. Да ещё и с повинной. Хотелось кричать: «Он сам виноват!»

Стоило громадных усилий остаться на месте. — У-у-у, — донеслось сбоку, — закрытая черепно-мозговая. Да еще и с обломками. Кто его так? Электричка что ли?

— Я его так, — ответил я, повернувшись и увидев маленькую берегиню. Девушка стояла возле рукомойника и потирала ладони о полотенце.

— На койку его, вон туда. И на выход. Не нарушаем стерильность.

Под колючим взоров ангелов я положил Ивашку на лежак и вышел.

Идти домой не хотелось, и я сел на траву подле шатра, прислонившись спиной к небольшому пню, изрезанному да изрубленному. Внутри было пусто. Я не хотел поднимать взор на игошу, пялящегося на меня четырьмя парами глаз мёртвых отроков, на домового, сидящего на железных ступенях, на трёх полонённых ночниц, упрятанных в духов рукотворных и наблюдающих сейчас за мной из открытой двери, на нескольких стрельцов из дозора, стоящих под дальней берёзой, на волкудлаков, прятавшихся под будкой от солнца.

Неведомое создание подошло ко мне, присело на корточки и наклонило голову. Через несколько мгновений лицо его стало меняться. По спине упала золотистая коса, глаза стали серыми, а губы алыми. Она стала словно единоутробная сестра Лугоши.

— Не смей, — вырвались у меня слова, — ты не она.