Были у меня такие купец с дочкой. Сам их замучил, а они до последнего дня искали неведомый мне красный цветок, исполняющий желания. Я уж и не помню, волки их сгрызли у очередного куста, али они утопли в трясине. Но это было опосля того, как они белены обожрались, всё бредили наяву. Всё им песнь прекрасная чудилась в птичьем гомоне, да княжичи богатые средь тумана. С грибами разговаривали. Сорок дён их водил по чащобам, умалишённых.
А он всё тыкал. Меня даже любопытство разобрало, что может быть в этом зеркале такого, что ныне не могут без него обойтись. Градислав разговаривал с ним, как с собеседником живым, эти сказывали, что записывают мои ответы в стекло, словно в подорожную грамоту, али на бересту для памяти, хотя не видел я писчих принадлежностей, даже чернил. Да и как писать пальцем на стекле? Чудно это. Лугоша вся извелась, но так и не смогла заглянуть туда. А я дал сам себе зарок обрести себе такую штуковину.
Пока он вёл спрос, стрельцы всё крутили головами по разные стороны. Да и не только головами, но и пищалями, дёргаясь на каждый безобидный шорох, что шёл из окружающего дорогу леса. Вскоре осмелевшие мужики спустились, дабы поджечь странные белые палочки, от которых исходил неприятный дым. Мне, хозяину лесной чащи, дым был неприятен, но когда мужичье щелчком пальцем бросил тлеющий огонёк в кусты, я чуть не убил его. Это же пожар, это смерть древ и зверья. Стоило больших усилий, свершённых над собой, чтоб успокоиться и продолжить речь свою. Чтобы отвлечься, я даже приподнял за шкирку дохлого пса. Тот был в чёрной блестящей, словно заживо вывернутой наизнанку влажным мясом наверх, шкуре. В нём было пудовшесть, не меньше. Здоровый волкодав, такой ежели человека цапнет, то порвёт как крола. Я видел подобных тварей, отгонял прочь, но думал, что это опять боги меж собой усобицу устроили, ан нет, пришлые, оказывается.
Наконец колдун, косившийся на тушу чёрной псины, перестал вопрошать, выдав нам небольшие кольца, что надевались на запястье. Ярко-жёлтые наручи были изготовлены из того, что я никак не мог разобрать. Они гнулись как ростки молодых древ, были при этом гладкими, как кожура яблока. Наручи, как их ни крути, всегда оставались цельными. Ну, не из жилы же али шкуры зверя неведомого сделаны они. Тоже загадка.
— С этими браслетиками вам нужно дойти до центра социализации, там вам выдадут дальнейшее предписание.
— Зачем? — влезла в беседу Лугоша, вертя новое украшение. Она попеременно надела его, то на одну руку, то на другую, вытянув перед собой, как золото красное.
— Мартышка и очки, — едва слышно буркнул чародей, но Лугоша на то и дикая лесная девка, чтоб услышать.
— А мартышка — это кто? — спросила она, не сводя глаз с жёлтой полоски гибкого не пойми чего, заставив поперхнуться и покраснеть колдуна. Я-то сразу смекнул, что тот сравнил её с малым дитём, но всё же слово мартышка, похожее на прозвище дурачка Мартына, было забавным.
— Давайте в город, — не желая отвечать, позвал колдун, которого меж тем звали Демитрий.
Я, подняв бровь, посмотрел на кареты.
— Без коней?
— А зачем нам кони? Там в каждом по несколько сотен лошадок.
Я обвёл взглядом сначала один воз, потом другой. Я не чуял коней. Не чуял в железе и конских призраков. Тем не менее мы взобрались на остроносый воз, усевшись сверху, под надзором чародея. Колдовства не было, но карета сначала заскулила, потом заревела, непонятным голосом. Из двух труб вырвался чёрный едкий дым, и мы тронулись с места. Лугоша сначала вцепилась мне в рукав, испуганно таращась на диковинку, а потом осмелела, начав даже напевать песню.
— Дядь Яробор, совсем как в сказке, когда на печи ехать можно, — произнесла она, — чудеса, да и только.
Я улыбнулся и кивнул. Мы быстро ехали по широченной скатерти-дороге на зелёном железном сундуке о восьми колёсах, с пышущими жаром трубами. Мы ехали вместе со стрелецким десятком, вооружённым чудными пищалями и одетыми в чудные одёжи, миновав вскоре небольшую заставу, преграждающую путь всяческим недругам, миновав большой незримый колпак.
Глава 10
Город до небес
На той железной телеге нас довезли до самого города. И взаправду стольный град. Я глядел по сторонам и диву давался. Вокруг нас вверх уходили стены огромадных домов, на дюжину саженей, не меньше. В каждом окне стекла в два-три аршина, ровненькие-ровненькие. Сколько изб там было составлено одна на другую, со счёту сбиться можно.
И люди. Они ходили, ряженые непривычно, по широкой улице, устланной тем самым серым наносом, что и дорога, где бой был. Люди ходили по окраинам, а посерёдке ездили телеги. Сами собой. Их было так же много, как и людей. Видимо-невидимо. Я даже закрыл глаза, чтоб в думах порядок навести.
В голове кружилась птичкой-невеличкой спасательная мысль. Люди всегда те же, что тысячу лет назад, что сорок тысяч. Ну, наряды другие, ну, возы самоходные, ну, дома высотные. Люди те же.