Комментарии к материалистическому пониманию истории

32. «Здесь всякий бунт кажется законным, даже бунт против разума. Там, где общественный порядок основан на гнете, каждый беспорядок имеет своих мучеников и героев. Каждый ловелас, каждый донжуан превращается в борца за свободу только потому, что он подвергается правительственным гонениям, и всеобщее негодование обращено не против наказываемых, но против судей».⁴⁹

33. «…архитектура того же стиля, который господствует от одного конца империи до другого».⁵⁰

34. «Из недр своих канцелярий эти невидимые деспоты, эти пигмеи-тираны безнаказанно угнетают страну. И как это не звучит парадоксально, самодержец всероссийский часто замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с удивлением, в котором он боится сам себе признаться, видит, что власть его имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией…».⁵¹

35. «У русских такой печальный и пришибленный вид, что они, вероятно, относятся с одинаковым равнодушием и к своей и к чужой гибели. Жизнь человеческая не имеет здесь никакой цены».⁵²

36. По поводу денежной реформы, Николая I, не выгодной населению, но выгодной казне, де Кюстин пишет, «….закон обнародован, и ему повинуются. на бумаге. Этого правительству довольно. Современное политическое положение в России можно определить в нескольких словах: это страна, в которой правительство говорит что хочет, потому что оно одно имеет право говорить. Так, в данном случае правительство говорит: «Вот вам закон – повинуйтесь», но молчаливое соглашение заинтересованных сторон сводит на нет те его статьи, применение которых к прежним долгам было бы вопиющей несправедливостью. Таким образом, ловкость и смышленость подданных исправляет грубые и жестокие ошибки власти».⁵³

37. «Это инстинктивное нерасположение к суду кажется мне верным признаком несправедливости судей. Немногочисленность судебных процессов может быть следствием двух причин: либо духа справедливости у подданных, либо духа несправедливости у судей…спорящие стороны стараются не прибегать к суду и предпочитают полюбовное соглашение даже в тех случаях, когда оно связано с необходимостью поступиться самыми законными притязаниями, ибо такой исход лучше, чем судебные мытарства. Отсюда видно, как мало имеют русские оснований гордиться редкостью судебных процессов в стране произвола и насилия».⁵⁴

38. «Несчастная страна, где каждый иностранец представляется спасителем толпе угнетенных, потому что он олицетворяет правду, гласность и свободу для народа, лишенного всех этих благ!⁵⁵

39. «К исторической истине в России питают не больше уважения, чем к святости клятвы. Подлинность камня здесь также невозможно установить, как и достоверность устного или письменного слова.⁵⁶ При каждом монархе здание переделывается и перестраивается по прихоти нового властелина».⁵⁷

40. Де Кюстин пересекает границу России и оказывается в Германии: «Прекрасные дороги, отличные гостиницы, чистые комнаты и постели, образцовый порядок в хозяйстве, которым заведуют женщины, – всё казалось мне чудесным и необыкновенным. Особенно меня поразил независимый вид и веселость крестьянского населения».⁵⁸

В заключении де Кюстин делает ряд выводов.

«Я уехал из Франции, напуганный излишествами ложно понятой свободы, я возвращаюсь домой, убежденный, что если представительный образ правления и не является наиболее нравственно чистым, то, во всяком случае, он должен быть признан наиболее мудрым и умеренным режимом. Когда видишь, что он ограждает народы от самых вопиющих злоупотреблений других систем управления, поневоле спрашиваешь себя: не должен ли ты подавить свою личную антипатию и без ропота подчиниться политической необходимости, которая, в конце концов, несет созревшим для нее народам больше блага, нежели зла?⁵⁹

«Представьте себе республиканские страсти… клокочущие в безмолвии деспотизма. Это сочетание сулит миру страшное будущее. Россия – котел с кипящей водой, котел крепко закрытый, но поставленный на огонь, разгорающийся всё сильнее и сильнее. Я боюсь взрыва».⁶⁰

«И не пройдет 50 лет. в России вспыхнет революция, гораздо более страшная, чем та, последствия коей Западная Европа чувствует еще до сих пор».⁶¹