Комментарий к роману "Евгений Онегин"

Но те, которым в дружной встречеЯ строфы первые читал…Иных уж нет, а те далече,⁴ Как Сади некогда сказал.Без них Онегин дорисован.А та, с которой образован

Татьяны милый идеал…⁸ О много, много рок отъял!Блажен, кто праздник жизни раноОставил, не допив до днаБокала полного вина,¹² Кто не дочел ее романаИ вдруг умел расстаться с ним,

Как я с Онегиным моим.

3—4Иных уж нет, а те далече, / Как Сади… — Муслихаддин Саади, персидский поэт XIII в. <…>

До 1830 г. та же мысль была четыре раза высказана на русском языке:

1) В стихотворении 1814 г. незначительного поэта Владимира Филимонова (1787–1858)[899] строка, написанная александрийским стихом, — «Друзей иных уж нет; другие в отдаленье»

^{215}.

2) Прозаический эпиграф, вероятно переведенный с французского, предпосланный Пушкиным восточной романтической поэме «Бахчисарайский фонтан», который он считал лучше всей поэмы. Этот эпиграф звучит следующим образом: «Многие, так же как и я, посещали сей фонтан; но иных уже нет, другие странствуют далече». Похоже, что слова второго предложения подсказаны строкой Филимонова.

3) Последние две строки шестого четверостишия стихотворения Баратынского «Мара» (название поместья поэта в Тамбовской губернии) — десять четверостиший, написанных четырехстопным ямбом со схемой рифм abab, которые были сочинены в 1827 г., но опубликованы полностью лишь в 1835-м (в январе 1828 г. в журнале «Московский телеграф» они появились под названием «Стансы» без шестого четверостишия). Это четверостишие, которое Пушкин мог знать, а мог и не знать в 1830 г., звучит так (стихи 21–24):

Я братьев знал, но сны младыеСоединили нас на миг:Далече бедствуют иные,И в мире нет уже других.

4) В черновике элегии, предположительно адресованной Наталье Гончаровой и начинающейся в своем окончательном виде словами «На холмах Грузии лежит ночная мгла…», которую поэт сочинил в 1829 г., во время путешествия по Закавказью, была вычеркнута строфа, содержащая сходное выражение (стихи 9—12):

Прошли за днями дни, промчалось много лет.Где вы, бесценные созданья?Иные далеко, иных уж в мире нет,Со мною лишь воспоминанья.[900]

Следует заметить, что Баратынский поменял местами две части второго предложения пушкинского эпиграфа, заменил «странствуют» на очень близкое по звучанию «бедствуют», добавил «в мире» и изменил порядок слов «иных уже нет» на «нет уже других» («иные» и «другие» очень близки по значению). Также следует обратить внимание на то, что пушкинский стих гл. 8, I, 3 хотя совпадает по размеру с четверостишием Баратынского, по смыслу дальше от него, чем от эпиграфа, написанного самим Пушкиным семью годами ранее: теперь он использует сокращенную форму слова «уже»; «другие» заменены на более изящное и более отстраненное «а те»; глагол опущен; в остальном же слова и их порядок сохраняются.

В четверостишии Баратынского содержится намек на друзей, участвовавших в неудачном заговоре 14 декабря 1825 г., пятеро из которых были казнены, а другие отправлены в мрачную ссылку на границе Сибири с Северным Китаем. Очевидно, формулировка строк, написанных Баратынским в 1827 г., определялась тем фактом, что пушкинский эпиграф, звучавший в 1824 г. вполне невинным проявлением литературной ностальгии в псевдовосточном стиле того времени, теперь, в результате произошедших событий, вдруг приобрел особый политический смысл[901]. В начале 1827 г. «Московский телеграф» опубликовал статью критика Полевого «Взгляд на русскую литературу 1825 и 1826 годов» с подзаголовком «Письмо в Нью-Йорк к С. Д. П. [Сергею Полторацкому]». Правительственный агент (вероятно, Булгарин) сообщал, что статья содержит неприкрытый намек на декабристов, и действительно, он звучит совершенно отчетливо в следующем предложении Полевого: «Смотрю на круг друзей наших, прежде оживленный, веселый и часто с грустью повторяю слова Сади (или Пушкина, который нам передал слова Сади): „Одних уже нет, другие странствуют далеко!“»^{216}. Таким образом, эпиграф к «Бахчисарайскому фонтану» (сохраненный в последующих изданиях 1827 и 1830 гг., но опущенный в издании 1835 г.) получил иной ретроспективный смысл. Когда в 1832 г. Пушкин отдельно опубликовал восьмую главу читателям было нетрудно расшифровать его обогащенный новым смыслом намек.