«Коммунизм не за горами». Образы будущего у власти и населения СССР на рубеже 1950–1960-х годов

Фантастическая литература как транслятор могла выполнять свои функции гораздо эффективнее, чем переизданные сочинения социалистических утопистов. Поскольку авторы фантастической литературы являлись членами советского общества, они были носителями мировоззрения эпохи и, в частности, коммунистического образа будущего. В силу определенных правил игры на литературном поле авторы концентрировали людские ожидания и, отражая от официального дискурса, возвращали их населению. Фантастике советское руководство придавало большое значение уже в 1920-е гг. Но в сталинский период это значение стало не просто огромным, а прямо-таки стратегическим[265], хотя главным жанром становится «фантастика ближнего прицела», которая делала ставку на инженерно-техническое дополнение существующего строя, а не на радикальные трансформации.

В первые годы советской власти коммунистическое будущее ощущалось совсем близким, и неудивительно, что фантасты, описывая будущее, вынуждены были говорить о времени, когда коммунизм уже победил или совсем скоро это сделает. В атмосфере «оттепели» происходила реабилитация самого понятия утопии, запретного в сталинские времена. Появилось значительное количество научно-фантастических романов, герои которых непременно летали на другие планеты, открывали неведомые миры, социальное устройство коих было смутно осязаемым идеалом, формирующимся в эпоху 1960-х гг.[266]

Выше уже говорилось о мифологизированном образе космонавтов и космонавтики в массовом сознании, который власть пыталась использовать в своих интересах. Фантастика, где значительный пласт тематики был посвящен покорению космоса, не могла не взаимодействовать с образами космонавтов. Определенный культ полетов, окончательно сложившийся при И. В. Сталине (вспомним В. Чкалова и «сталинских соколов»), на рубеже 1950–1960-х гг. был перенесен с летчиков на космонавтов. Это было связано с тем, что воздухоплаватель должен был иметь героические черты, представлять человека будущего, который по определению является героем и может покорить любую высоту. Конечно, в плане героизма и преодоления трудностей и опасности летчики не могли уже конкурировать с космонавтами.

Образ покорителя воздушного и безвоздушного пространства может быть сопоставлен с мифологическими аналогами. В «мифе о летчиках видят все этапы пути приключений античного героя — уход из дома, из повседневности, прорыв с боем в царство тьмы, демонстрацию стойкости в разных испытаниях, получение сверхъестественной награды и, наконец, возвращение героя, несущего своему народу благодать»[267]. Летающий как бы приобретает черты бессмертного, всемогущего сверхчеловека, а в мотиве полета соединяются модель машины с представлениями о максимуме динамики и скорости.

Характерная для ранней советской культуры динамическая и космическая интерпретация уступила место статике сталинской эпохи, однако авиационные мотивы не исчезли из советской культуры. Образ летчика обрел иное значение, акцент делался на героическом подвиге, на большевистском энтузиазме, который преодолеет все препятствия, а не на технике, предвосхищающей будущую цивилизацию[268]. 1960-е гг. стали апогеем советской романтики полетов. Космонавты вознеслись буквально выше всех. Их начисто лишили недостатков. Они сочетали рабоче-крестьянскую доступность и принадлежность к высшим сферам[269]

, сами по себе были живыми посредниками. Они воспринимались как настоящие люди будущего среди обычных сограждан или как своеобразные боги, которые спустились с небес, дабы отвести людей в «светлое будущее» или построить «земной рай».

Ж.-П. Сартр в книге «Воображаемое» отмечает, что представление о будущем может быть как образом чистой, не имеющей отношения к реальности фантазии, так и аспектом настоящего, и зависит это от того, в какой степени образ будущего влияет на наше актуальное поведение. Всякий прогноз создает картину будущего как воображаемую, но эти картины пытаются достучаться до людей и начать влиять на их поведение — таким образом, нарисованные прогнозами образы обретают свое воплощение и переходят из призрачного океана фантазии на твердую почву поведения. Изначально образ будущего стоит понимать как регулятор человеческого поведения[270].