Читаем Конармия полностью

— А мы на что? — обидчиво заговорил молодой чубатый казак, переглянувшись с товарищами. — Разве мы ненадежные какие люди?

Буденный весело посмотрел на казаков.

— А о вас и речи нет, — произнес он, похлопав по столу широкой ладонью. — Прямо сказать, знаю, что и спрашивать не надо… Ну вот, собралось нас семь человек, — заключил он. — А если по качеству будем считать, то выйдет не семь, а все семьдесят! Да неужели с такой силой мы не разобьем белогвардейскую сволочь, будь она проклята! А? Как думаете, хлопцы? Разобьем?

— Разобьем! — уверенно подхватил Иван Колыхайло.

— Семен Михайлович, я сначала не хотел говорить:

— Михаилу Ивановича тоже забрали, — прерывисто заговорил Яким Сердечный.

— Отца взяли? — Буденный нахмурился. — Что же они, и со стариками воюют? Так… так… Ну, еще поглядим, чья возьмет!

Приближался рассвет. На востоке протянулась чуть заметная сероватая полоса. Ветер приутих, и тучи медленно ползли над станицей. Кружась в воздухе, падал пушистый снежок.

Несколько человек, как тени, скользнули в лощину. Совсем рядом послышались переливающиеся звуки бегущей воды. Журчал родник — Гремячий колодец, служивший причиной стародавней распри казацкого и калмыцкого населения станицы.

Выбираясь к гребню лощины, Буденный полз по хрустевшему насту. Как и всегда, в холод у него ломило простреленную ногу, и он, досадуя на боль, сердито морщил покрытые инеем брови.

По дороге сюда к ним пристало еще десятка полтора человек, верных бойцов, и теперь Буденный был твердо уверен в успехе.

На горизонте блеснул слабый луч, и сразу же в рассветном тумане стал виден силуэт церкви. Они были почти у цели. В разведку отправился Яким Сердечный с молодым казаком.

Со стороны станичного правления, где был виден желтый свет покачивающегося над крыльцом фонаря, доносилось приглушенное расстоянием нестройное пение. «Напились, — подумал Буденный, — с пьяными скорее управимся». Собственно, чувство уверенности в успехе налета появилось у него еще в ту минуту, когда он, слушая сообщение Якима Сердечного, решил освободить захваченных станичников. Он учитывал, что торжествовавший победу князь Тундутов не выставит сильного охранения — красных отрядов поблизости не было. Это давало возможность внезапно напасть на противника.

Вблизи послышался шорох. Буденный пригляделся. Разведчики тащили кого-то.

— Ух! — тяжело вздохнул Сердечный, вытирая потный лоб рукавом. — Вот, часового сняли. Здоровый, черт!

— Вы его крепко зашибли, — сказал Буденный, тщетно стараясь растолкать связанного белогвардейца. — Ну и черт с ним! Как там? Говори!

Яким Сердечный рассказал, что вокруг станичного правления заметно большое движение. Видимо, готовятся вести арестованных к месту расстрела. Там же, у крыльца, стоят два орудия и пулемет.

— А что, ежели нам эти пушки залобовать да по правлению гранатой вдарить? — предложил кузнец Иван Колыхайло.

— Так там же наши сидят! — сказал Буденный. — Вот что, товарищи, слушайте. Первое дело — не отставать, бить всем вместе, дружно. Помните, что своих выручаем. Понятно? За мной!

В сырой утренней мгле послышались приглушенные голоса. Кто-то ругался. Потом другой голос крикнул:

— Не смей бить, кадетская морда!

От станичного правления потянулась колонна. Буденный поднял голову, пригляделся и увидел тяжело идущих, согнувшихся людей. Их было человек шестьдесят. По сторонам, держа винтовки на изготовку, шла полусотня конвойных.

Колонна приближалась. Стало слышно, как хрустко поскрипывает снег под ногами нестройно идущих людей. Мимо потянулись головные ряды. Буденному показалось, что он видит отца.

— А ну, по коням! — сказал он вполголоса. — Атакуем их в конном строю.

Люди быстро поползли в противоположную сторону. Колонна пленных повернула в лог, когда над дорогой с громким криком показались какие-то всадники.

— Ура!

— Бей!..

— Кидай оружие!..

Пленные остолбенели. Потом, сообразив, бросились на конвойных. Они хватали их, валили в снег, вырывали винтовки, били прикладами, душили. На крыльце вспыхнуло, затрепетало пламя из ствола пулемета. Но Иван Колыхайло, забежав сбоку, обрушил дубину на голову пулеметчика.

Зазвенели разбитые стекла: из окон правления стали выпрыгивать люди. Пригнувшись, они разбегались в разные стороны. Промчался, почти лежа на шее неоседланной лошади, тучный человек в нижнем белье. Вслед ему захлопали выстрелы. Человек направил лошадь через плетень и скрылся в рассветном тумане…

Смертники, возвращенные к жизни, яростно атаковали правление, где на большом дворе белые еще сопротивлялись. Яким Сердечный поднял в атаку своих бойцов. В воротах завязалась рукопашная схватка. Люди дрались штыками, прикладами, стреляли в упор. Сильный крик заставил всех оглянуться:

— А ну, сторонись!

Иван Колыхайло, кружа дубиной над головой, пробился во двор. Вслед за ним хлынули остальные.

Белые заметались. Некоторые попрыгали через забор. Другие подняли руки. В несколько минут все было кончено. И лишь тогда бойцы увидели, что среди них нет Якима Сердечного. Он лежал в воротах, широко раскинув руки. Выстрел в грудь унес его жизнь…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза