Конец сказки

Правда, вскинули тут же пешцы щиты, сдвинули их сплошной чешуей. Один другого закрывает, один на другой налезает. Ан стрелы продолжали хлестать градом, да и находили между щитов щели, а то сами пробоины делали. Копьемечущие махины горных карл целые прорехи в боевых рядах оставляли, по двое и трое воинов срубали. Людоящеры разом метали сулицы – замахнулись, кинули, достали новую.

Но большая часть ударялась в щиты. Стук и свист били по ушам, но то ничего, то ладно. Пока стучат – значит, в дерево или железо. Не в плоть, не в мясо.

Куда хуже, когда прорежется рядом стон или всхлип. То смерти самой глас. То жизни чьей-то окончанье.

И ты, возможно, будешь следующим.

Продолжая обмениваться стрелами и сулицами, несметные рати медленно сближались. И вот – сошлись! Теперь кроме луков в ход пошли копья, мечи, топоры!

Началась рукопашная!

Началось месиво!

Нелюди стали теснить русичей почти сразу же. Лучше вооруженные, готовившиеся к этой войне годами, они шли, как лесной пожар, как горная лавина. Не знающие пощады дивии шагали мерно и ровно. Их железные руки вращались, как мельничные крылья, и драться с ними толком не получалось. Над головами пролетали колесницы с летучими змиями – наездники швыряли из них горшки с грецким огнем.

А потом раздался рев – и стало совсем ужасно. То пронесся Змей Горыныч – да не только пронесся, а пламенем полыхнул. От души, во все три глотки.

Туда, где была толчея, он не палил. Там кони и люди так смешались, что и не разберешь – где свои, где враги. Потому трехглавый змей залетел в тыл и такое уж пожарище там устроил!.. Сразу видно стало – тут за спинами не отсидишься, вдали от битвы не спрячешься.

Безопасней всего – как раз в самой гуще!

Совершив широкий круг, Горыныч поджег поле. Хорошо хоть, не сильно то занялось. Трава еще толком не поднялась, гореть пока особо нечему. Да и сыро, ручьи повсюду текут.

Зато вспыхнули обозы – возы с продовольствием, с бронью, с запасными стрелами. Шатры вспыхнули, в том числе великокняжеский. Всеволод Большое Гнездо аж за сердце схватился – столько у него там добра осталось.

– Пока над нами Змей летает – удачи в бою не будет! – прокричал Глебу воевода Самсон.

– Да вижу, чать не слепой! – ответил князь. – Только что мне его – снова за собой увести?! Он во второй раз-то не клюнет, чаю!..

– Да клюнет, княже! – простодушно возразил Самсон. – На великого-то князя! Конечно, клюнет!

– Так он же, поди, и на воеводу тогда клюнет! – пристально глянул на него Глеб.

– Да не, на воеводу-то не клюнет! А вот на князя точно клюнет!

Глеб зло глянул на Самсона. Не мог сейчас он, темник великой рати русской, со Змеем Горынычем в кошки-мышки играть.

Не мог он – да зато смог кое-кто другой. Не одному только Глебу такая мысль пришла. Разинул Горыныч пасть в новый раз – и вонзилась ему в нёбо сулица. С невиданной силой ее швырнули, воистину богатырской.

Трехглавый змей затряс головой, заревел страшно. Опустил взгляд – и вычленил из общей лавы конных и пеших отдельного всадника. И был тот как будто знаком. Горыныч обычно не различал двуногих, но этого… этого он точно где-то уже видел.

– Эй, ящерица, помнишь ли меня?! – крикнул и сам всадник. – Я это, Демьян! Благодарствую за клык, я его ребятне дворовой отдал играться!

Вот теперь Горыныч вспомнил. Вспомнил дерзкую букашку, едва не сломавшую ему челюсть – и возжаждал мести.

Особенно средняя голова. Эта аж пену пустила от ярости.

Кащей не давал Змею Горынычу конкретных наказов на день сегодняшний. Просто велел делать, что должно. Людишек жечь, стрел и копий избегать, цели выбирать по собственному усмотрению.

И Змей Горыныч избрал целью Демьяна Куденевича. Полыхнул пламенем так, что земля потрескалась – да уклонился Божий Человек, ушел в сторону. Конь под ним добрый был, да не пугливый. Ногами перебирал, точно продолжение самого всадника.

Полегче всем стало чуточку, когда Змей Горыныч стал гоняться за отдельным витязем. Демьян Куденевич сразу его в сторону увел, подальше от людей, подальше от возов. Там теперь носились, в чистом поле – да вечно это продолжаться не будет.

А тем временем остальным было горячо и без огненного змея. Повсюду кипели схватки – поодиночке и стенками. Стрелы свистали, сулицы. Проламывали щиты, резали глотки. Трава скользкой от крови стала.

– Ish’s as o’talash’t-e tal-e ori ash tha’tha Sizar ye Orats d’e! – гремел Тугарин, потрясая копьем. – D’e D’eih!!!

– D’E D’EIH!!! – гремели в ответ людоящеры. – D’E D’EIH!!!

Они рвались к стягу. Туда, где сосредоточились князья, где стояли Глеб и Всеволод. Там, на холме, развернулась самая жестокая схватка.

Дивии подняться не могли. Плохо у них получалось шагать по наклонной. Витязи в броне сбивали их пиками, сшибали с кручи – и то-то звону было, когда эти железные бочки катились вниз!

Но все изменилось, когда в атаку пошли людоящеры. Эти змеемордые дрались правильно, красиво – точно речная волна катилась. Степенно и неспешно они поднимались на холм, закрывая друг друга щитами, поражая гридней одного за другим.

– Эх, княже, не устоит защита, – тяжко вздохнул Бречислав. – Пойду и я, что ли. Пособлю.