Контакт на случай ЧП

Он снова разворачивается, чтобы уйти, и только-только скрывается из вида, когда я снова вдруг выпаливаю его имя.

– Том?

Делает шаг назад. Смотрит на меня.

– Я тебя ненавижу.

Том чуть улыбается мне в ответ.

– Взаимно.

Потом он исчезает, и у меня немного перехватывает дыхание от того, как это больно. Я не удивлена, что он ушел. Я уж точно его не виню. Мы не виделись четыре года и расстались далеко не на дружеской ноте.

Вот что я скажу: сложно понять, сколько всего скрывается за безмятежной юридической формулировкой непримиримые разногласия, пока это не приключится с тобой.

Я очень благодарна, что Том пришел, но…

В то же время лучше бы он не появлялся. Ощущения такие же, как когда срываешь корку с только начавшей заживать ранки.

К слову о ранах…

Снова пытаюсь дотянуться до повязки на спине. Должен же быть хоть какой-нибудь способ самой до нее достать, чтобы меня отпустили домой…

В комнату кто-то заходит. Я подавляю в себе волну разочарования оттого, что это медбрат, а не Том.

Медбрат невысокий и кругленький, и улыбается мне, хотя и цыкает на мои действия.

– Не лезьте вы туда, дорогуша. Вы не видите, что там происходит, и, поверьте, совсем не хотите порвать свежие швы. Доктор Палмер сказала, вы кому-то позвонили? Вызовите меня, когда он приедет, и я покажу ему, как промывать это безобразие, чтобы все зажило в лучшем виде.

– А. Точно. – Я прокашливаюсь. – К слову об этом – можете мне показать, как промывать рану? Готова спорить, если я возьму зеркало и хорошенько извернусь, я смогу сама дотянуться!

Пытаюсь проиллюстрировать свои слова, но у меня даже близко не получается, и движения отдаются мучительной болью. У меня вырывается тихий всхлип.

– Дорогуша, нет, – говорит медбрат. Он подходит и возвращает меня в кровать. – Не переживайте, мы о вас хорошо позаботимся.

– Я не могу провести Рождество в больнице, – прошу я и ненавижу проскальзывающую в голосе умоляющую нотку. – Пожалуйста!

Он сочувствующие на меня смотрит.

– Знаю, не лучший вариант. Но есть и плюсы: у меня двойная смена. Я буду часто вас навещать, и, возможно, у меня есть привычка тайком проносить печенье.

«Вы не понимаете, – хочу взмолиться я. – Мой папа умер в больнице в Рождество».

– Хорошо? – говорит медбрат Печенье, легонько похлопывая меня по руке.

Все, на что меня хватает, – это слабый кивок. Я отворачиваюсь и смотрю в окно, чтобы скрыть свои слезы.

Вы только посмотрите, метеорологи в кои-то веки угадали.

За окном наконец пошел снег.

12. Том

23 декабря, 12:59

Спроси меня кто-нибудь этим утром, хороший ли я человек, я бы ответил: «Безусловно!» Возможно, это прозвучало бы немного самодовольно, но, черт возьми, я стараюсь. Серьезно!

Придерживаю двери. Звоню маме. Не скуплюсь. Со всеми коллегами обращаюсь уважительно, даже с Аланом, хотя однажды я видел, как он достает из холодильника контейнер, выкидывает наклеенный на него стикер и принимается есть домашнюю лазанью, явно чужую.

Черт, да спроси вы меня еще час назад, я бы ответил, что я хороший человек.

Только вот сейчас я не так в этом уверен. Когда я покидаю Кэтрин, хорошим человеком я себя уж точно не чувствую.

Достать телефон из кармана, чтобы заказать машину, стоит мне нечеловеческих усилий, как будто вселенная говорит: «Серьезно, Том? Серьезно?»

Игнорирую вселенную и морщусь: спрос сейчас просто астрономический. И, судя по времени ожидания, в аэропорт я приеду впритык, даже с переносом рейса.

Кэтрин была неправа, кстати. Я забронировал билеты не два года назад. Авиалинии не разрешают покупать билеты раньше, чем за триста тридцать один день до вылета.

Так что я забронировал свой триста тридцать один день назад.

Я же говорю. Я все планирую. Большинство людей находят это впечатляющим и располагающим.

Кэтрин же всегда ухитрялась заставить меня чувствовать себя из-за этого придурком.

Я считаю, это несправедливо. Я не то чтобы какой-то параноик с потайным бункером, набитым консервированной фасолью и батарейками. Просто у меня есть привычка планировать будущее и продумывать, какие шаги приведут меня к той жизни, которую я хочу.

Еще у меня неплохо получается избегать разного рода препятствий и всего, что в мои планы не входит.

Только Кэтрин немного больше, чем просто препятствие. И хотя мне удавалось избегать ее четыре года, видимо, сейчас мое время вышло.

Потому что у меня есть миллион причин идти к лифту, но я остаюсь у двери палаты и бесстыдно подслушиваю разговор Кэтрин с медбратом.

Это ошибка. Потому что от ее тихой мольбы у меня сжимается сердце.

«Я не могу провести Рождество в больнице. Пожалуйста».

Провожу рукой по лицу, потому что знаю – и, возможно, я единственный такой человек на планете, – что причина ее просьбы – не обычная нелюбовь к больницам.