Контракт со смертью

Мы мотались вдоль Оскола по селам и посёлкам от Купянска до Лимана. Убитые дороги, скудость и запустение, и вовсе не потому, что война, а потому, что после девяносто первого Украина выживала. Не жила, а именно выживала, лелея какие-то призрачные и несбыточные мечты. Редкие сёла остались нетронутыми, а то всё больше разобранные взрывами крыши, посеченные осколками заборы да ворота, превращённые в дуршлаг, выбитые стёкла, а то и вовсе груда кирпича на месте жилищ. Мужиков почти не видно — понятно, кто в ВСУ, кто в теробороне — воюют с нами. На наши дурацкие вопросы по поводу отсутствия представителей сильного пола женщины тупили взгляды, власти украинские не винили, российские — опасались, лишь вздыхали и виноватили во всём войну треклятую. От наших «здравствуйте, пожалуйста, спасибо» боязливо вздрагивали, словно в ожидании подвоха, и лишь немного оттаивали, когда делились с ними сигаретами, водою, продуктами. Мужиков нет, а сигареты-то зачем? А впрок, чего же не брать, коли дают.

На пути попалось село. Так себе сельцо, пыльное, безрадостное, безлюдное и даже без привычного лая бросающихся под колёса дворняжек. Как только остановились у здания местной администрации, сразу же появились две женщины: присматривали за храмом напротив и заодно за зданием местной власти. Все дома на улице либо посечены осколками да пулями, либо и вовсе разрушены, а вот храм уцелел и даже ни одной царапины. Зашли, постояли, лбы окрестили, что-то вспомнили обрывочное из слышанных молитв, хотя никто их толком не знал.

Дед Юшка — юродивый. Ему можно всё что хочешь говорить: мели, Емеля — твоя неделя, всё одно полоумный, а чешет, как по писаному. И не скажешь, что умом тронутый — чистый профессор с кафедры политологии. Его на селе так и кличут — Профессор.

— Вон они говорят, что была всегда Украина, а как же с денежками-то быть, а? Вот по весне нашёл на своём огороде монетки царской чеканки начиная с восемнадцатого века, а украинских нет. А всё потому, что исконно это русская земля. Большевички переусердствовали в создании украинства. Вот возьми Галичину — испокон веку была Червонной Русью, да отсекли её давно. А по правде сказать — сами отложились: князь Даниил за королевскую корону изменил вере православной, повёл русские земли под папскую тиару.

— И чего ты, дед, такой умный? Тебе бы в Думу нашу да на трибуну. Не боишься говорить крамолу? — Вадим перестал протирать зеркала и взялся полировать капот.

— В Думе своих дураков хватает, а шутам на Руси завсегда позволено больше, нежели самому царю, а тем более боярам. Дай лучше сигареточку.

— Да у тебя уже есть одна. Вон, за ухом пристроилась.

— Так то про запас. Вот вы уедете, а мне что курить? Давай, солдатик, не жмись, доброта она сторицей воздаётся.

Дед Юшка молчит, попыхивая сигаретой, щупает пристальным взглядом нас и наш мобильный отряд. Вздыхает:

— Круто кашу заварили, теперь хлебать — не расхлебать. Располовинила власть украинская народ, раскромсала нас по живому, по самому святому — по вере да по памяти, по душе и сердцу разлом прошёл. Гражданская война это, мужики, ещё оттуда тянется, с семнадцатого. В России она, может быть, и закончилась Великой Отечественной, а у нас лишь затихала на время, пока вновь не полыхнула в девяносто первом. А потом у нас бесовство верх взяло, осилило, да Россия вмешалась. Только у вас своих бесов, чай, поболе будет — агромадная Россия, вот и наплодились эти тараканы повсюду. Поганый народец стал, всё одно ему, лишь бы в корыте пойло было. Холодильник завсегда одолеет телевизор. В войну как было? Кто в Красной армии, а кто в полицаях. А после войны дети породнились, вот и поди разберись, кто за кого.

— Так мы же пришли, теперь всё по-другому будет. Живи да радуйся, — цедит Вадим, стирая тряпкой пыль с зеркал бокового вида.

— А чему радоваться, коли у половины села родные кто в армии служит, кто в полиции, а значит, сейчас воюют с вами, а кто и в земле уже лежит. Будет верх за вами, так нашим захистникам вы же и припомните их службу. Правда, по закону спрашивать будете, да и есть за что кое у кого спросить. Ну а если они вернутся — кровушкой заплатим даже за то, что вот, как я, лясы с вами точили.

Дед Юшка выстрелил из моей пачки пару сигарет, одну засунул за ухо, вторую прикурил и продолжил:

— По мне, так осина давно рыдает по этим паскудникам Порошенкам да Зеленским. Про нациков уж и не говорю — бесы это, истинные бесы. И западенцы тоже бесы, чужие они нам, и верой чужие, и духом. Да только опять война кровью нас метить да делить будет.

С Юшкой мы не спорили: в чём-то прав он, с чем-то можно не соглашаться, но что нацики бесы — это факт.

3