Контракт со смертью

Валера[88] с утра собирался в Вербовку: надо было составить списки на получение гуманитарки, но подзадержался — ждал, когда освободится Паша, его коллега, парень дотошный и въедливый. Потому и выехал лишь часам к одиннадцати, зато успел заправить машину под завязку. Вот уже два месяца он работал во временной военной администрации, спал в кабинете на полу и надеялся, что к зиме наши всё-таки возьмут Харьков.

Мысли опрокинула и разметала ворвавшаяся автоматно-пулемётная трескотня, заодно разорвав полусонную тишину. У моста через речку остановился: стрельба раздавалась совсем рядом, навстречу торопились редкие автомашины, по обочине бежало несколько элэнэровцев, тревожно оглядываясь.

— Мужики, что случилось? — Валера почувствовал неладное, но не хотел верить, что началось контрнаступление.

— Укры валом валят, а у нас ничего. — Высокий и небритый резервист досадливо хлопнул по цевью висящего на груди автомата, словно оправдываясь.

Из оттопыренных карманов куртки выглядывали магазины. На всех про всех — пять автоматов и три трёхлинейки: против танков даже не комариный укус, а лишь писк, да и для БТР никакой помехи, но побарахтаться можно. Очереди рвали тишину замершего села совсем близко. Паша тревожно смотрел в уходящую влево улицу, словно пытаясь заглянуть за угол, и торопил друга:

— Сваливаем! Быстрее!

Валера, не слушая его и отчаянно борясь со страхом, пытающимся спеленать сознание, плавно нажал на газ, и машина медленно двинулась вперёд. Перед перекрёстком он принял вправо, не глуша двигатель, вылез из-за руля, взяв с заднего сиденья автомат, почти на цыпочках подбежал к углу дома и, влипая в стену, выглянул. Под ложечкой засосало: метрах в двухстах на перекрестке стояли три пикапа с установленными в кузовах пулемётами и короткими очередями били вдоль улиц, выходящих на перекрёсток. Стараясь выровнять дыхание, прикинул: до пикапов метров двести. Для автомата в самый раз, для пулемётной «ответки» маловато — можно огрести по самое некуда.

Валера с сожаление вздохнул: «шайтан-трубу»[89] бы сюда. Ба-бах! — и огненный шарик покатился бы по перекрёстку. Хотя сноровка тоже нужна, а то в четырнадцатом долбанул в окно кабинета заводоуправления танкового завода в Харькове, а заряд вошёл в стену в паре метров. Шуму много, а толку ничего. Он поднял автомат, прижал приклад к плечу и, почти не целясь, нажал на спуск. Длинная очередь его «калашникова» вплелась в ткань пулемётных выстрелов. Он видел, как, разбросав руки, падал пулемётчик, переваливаясь через борт машины. Как брызнуло лобовое стекло, и кто-то метнулся в кювет. Он не отпустил спусковой крючок, пока затворная рама не встала в крайнее заднее положение.

Страх снова обжёг, и он бросился к машине. Давя на газ, он мчался в город, внутренне гордясь собою: сбылось, наконец-то сбылось то, о чём он мечтал: драться. Это был его первый настоящий бой, первый убитый враг, разбегающиеся в страхе остальные. Теперь не он — это они боялись его.

А Паша крыл его матом, меняя магазин, и поминутно оглядывался, пока дорога резко не вильнула вправо, оставляя за поворотом оставшийся за спиной перекресток. Они заберут в городе Алексея и уже втроём будут выбираться сначала на Боровую, потом через Сватово на Старобельск и дальше на Луганск. В комендатуре сдадут автоматы, напишут отчёт, им «откроют коридор», и они выберутся в Россию.

Они не бежали из Балаклеи — они отступили, дав неравный бой. Просто силы были неравны.

5

Как никогда, это был молниеносный бросок на войну. Молниеносный по исполнению, сродни броску кобры. На запланированные «точки» выходили чуть ли не минута в минуту благодаря выбранному маршруту и скорости. Дожди развезли грунтовки (а дорог за «лентой» по определению нет, за исключением сделанной нами от Старобельска до Танюшевки), и нормальный человек выбрал бы по крайней мере щебенку или хотя бы с фрагментарными нашлепками ещё советского асфальта, но нормальных по определению среди нас не было.

Выбор пал даже не на дорогу — так, направление из разряда «чужие здесь не ходят», зато выиграли пару часов светлого времени. Выручали специальная горно-альпийская резина «уазика» и мастерство Ильи. Даже «Нива» разведки с почти лысой резиной брала, порой с третьей попытки, водно-грязевые «ванны» или, натужно пыхтя и завывая, карабкалась на крутизну меловой гряды.

Мы должны были в точно назначенное время и в условленное место доставить этот «уазик», вылизанный накануне до стерильной чистоты, а теперь густо закамуфлированный грязью, глиной и мелом в довольно забавный цвет. Ну а разведка шла с нами в прикрытие — накануне из лесочка то ли местные бандеровцы, то ли пришлая ДРГ отсалютовали по машине с нашими друзьями.

Сёла насупились, как-то потускнели и замерли в напряжении и ожидании: давила неизвестность. Она же смахнула мальчишек, всегда выбегавших к дороге и приветствовавших проходящие армейские колонны: а ну как вернутся нацики — не простят. Пусто как-то и давяще.