«Контрреволюционер» Сталин. По ту сторону марксизма-ленинизма

Однако на каком-то этапе государства и монархи себя дискредитировали. Поздняя Римская империя и её монархи и элиты точно не были близки к спасению. Причины, по которым это произошло, тут не место обсуждать. Элита тоже оказалась подвержена деградации (поколение за поколением) и плохой карме. Само человечество, естественно, выбраться из омута не в состоянии, если бы могло, оно бы в него и не попало. Поэтому спасти может только Бог, бросив человечеству спасательный круг, уцепившись за который можно спастись (у Достоевского таким спасительным кругом в одном из эпизодов фигурирует луковка, которую сварливая женщина однажды подала нищим). Во всемирно-историческом плане таким мостом становится Христос – сын Божий, который приходит в мир, разделяет полностью человеческую судьбу и отдает себя «за други своя» и через служение и подражание которому можно спастись. «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом».

Так на его основе, через апостолов, через рукоположение и преемственность возникает церковь, которая должна шириться до масштабов всего человечества. Таким образом, возникает лучший способ спасения, чем государство – церковь, основанная сами Богом через его сына, что ни в какое сравнение не идет ни с «любимчиками бога» – вождями, ни с таковыми же – со святыми и пророками.

Далее проекты западной церкви и восточной разделились. Средневековый католический мир начал включать государства под единую эгиду римской церкви. Восточная церковь, наоборот, как бы ушла под кров государства. Это Бердяев позже назвал папацезаризмом (Рим) и цезарепапизмом (Византия). Римский проект кажется более правильным, более соответствующим духу христианства. Однако, вот беда. Римская церковь стремительно превращалась в нечто «государствоподобное». Католичество превращает Церковь в государство. Церковь, с присущей ей духовной жизнью, молитвами, отношением к Христу, святыми, становится в католичестве вторичной, потому что, на самом деле, подавляющий элемент в католичестве – это административная вертикаль, упирающаяся в Папу Римского, который объявлен вообще непогрешимым, когда он вещает с кафедры. Жёсткое каноническое право действует внутри католичества. Кстати, каноническое право католиков потом было взято за образец в значительной степени для светского цивильного права в государствах Европы.

В католичестве всё четко расписано, то есть, грубо говоря, если ты совершил такой-то грех, то тебе назначается такое-то наказание. В православии такого нет. За один и тот же грех разные священники могут разное наказание назначить разным людям. Духовник будет сам смотреть, как быть с конкретным человеком и с конкретной его ситуацией. То есть в православии нет четкого формально-логического подхода. Там есть много разных нюансов.

Опять же, юридические отношения, которые господствуют в католичестве, когда грех понимается как «нарушение закона, заповеди», то есть согрешил – это, значит, нарушил, преступил. Есть божественная заповедь. Ты её нарушил – значит, должен быть наказан. Это чисто юридический подход. А в православии грех понимается как болезнь – это органический подход. Из этого происходит совершенно другая онтология. Например, почему крестят младенцев? Потому что сознательность этого младенца абсолютно не важна. Когда вы точно так же таблетку даете маленькому ребенку, то при этом не говорите, что «пусть он вырастет, разберется в фармакологии и поймет, что для него эта таблетка вредна или полезна, потом сам выберет какую таблетку ему глотать или не глотать». Когда он болеет, вы берете и ему таблетку даете. Точно так же и в православии, чего малыша спрашивать, при чём здесь сознание или не сознание? Надо его просто окрестить, чтобы он был защищен от злых сил, от дьявола. Поэтому крестить нужно как можно скорее, как только он родился. Здесь совершенно другая органика, другая онтология.