Копье Вагузи

Ким всех выслушал, трактирщиков пожурил, связанных допросил. Одного их помятых гостей отпустил. Второго велел до поры проводить в сарай и там стеречь. Сам наконец-то поднялся из-за стола. Глянул в оконце – полдень давно миновал, день к обеду склонился. Рассмотрев подобное, Ким тяжело, с голодным рычанием, выдохнул и повёл плечами. От такого движения княжеского жениха, опасно широкого в плечах и мрачноватого на вид, просители и жалобщики сгинули мигом, прямо-таки растворились в воздухе. Вдали, уже на улице, за высокой оградой, только и позволили они начатье испуганный шепот: говорили-то в зиму сплетники, что явится хлипкий мужичонка, гораздый сказывать сказки, блаженный – улыбчивый и лицом светлый. А только обманули во всём! Душа в пятки хоронится от одного взгляда мелких глазок, пристальных и очень уж острых. Так и колют они, так и щупают каждое высказанное слово, будто вилами вранье ворошат и добираются до невысказанного, сокровенного…

Князь, уже довольно давно наблюдавший за Кимом из-за приоткрытой двери, прошёл в комнату приема троснов и сел на свое законное место, в высокое кресло за столом.

– Ничего, не разжалобили тебя и лишнего золота из казны не много вытрясли, – похвалил он.

– Только мне шибко захотелось сбежать в лес от таких разговоров, – пожаловался Ким.

– Брэми Кимор, зря не баси, – усмехнулся князь. – Моя Монька дорога тебе, я вижу. Не сбежишь. Ловкая девка, захомутала на славу, основательно, прямо уважаю её за это. И ещё скажу. Тут тебе плохо? Так худшее я пока что принял на себя: допрос гнильцов из погреба. С пристрастием, как иначе, не рычи… Не всё можно выведать добром да разумными доводами.

Князь хищно оскалился, бросил на стол тросны, разлетевшиеся ворохом листков. Откинулся на спинку и прикрыл глаза. В его городе такое вытворили гнильцы! Спалили дотла пять подворий, сверх того – два больших биглевых сарая у дальнего, малого, сборного двора. Полтора десятка племенных пуховых биглей уже сдохло, куда больше потравились и разбежались – их и теперь ловят в перелеске поблизости. Зерновой амбар рухнул. На пожаре угорели и едва живы пять человек, ещё десять пострадали не так сильно – это те, кто бросился гасить огонь и выручать соседей, да и нивльские пожарники, им досталось не меньше… Наконец, самое тягостное: возле родного подворья убиты в схватке трое охранников, еще пятеро крепко ранены. Рядом с такими новостями и неловко дополнять счёт мелочами… Загублены четыре боевых страфа, покалечены шесть; любимец дочери – Клык – стоит в родном стойле и жалобно поджимает распоротую клинком лапу. Марница хлопочет и всхлипывает возле него. Ей до сих пор никто не сказал, что у Кима достали из плеча две иглы и наспех сделали перевязку… Князь поморщился, досадуя на свою никчёмную роль в ночном деле.

– Без выров мы сочли бы чёрным сегодняшний день, – вздохнул он. – Поглядел я на улицу, где прошел этот Ронга… Ну таран в броне, как воевали с клешнятыми люди древности? Половину нападавших он один и покрошил.

– Воевать с вырами трудно, – согласился Ким. – И глупо. Их старые вполне умеют слушать доводы и договариваться. Никто не помнит толком, с чего началась рознь, к войне приведшая. Ни в сказках причина не сохранилась, ни в легендах…

– Главное – не повторить прошлого, – князь стукнул по столешнице ребром ладони. – Садись и читай, не стой у окна, словно тебя в тереме держат неволей… Приятного в записях мало, зато они добавляют ясности. Видишь: зря мы точили клинки на ар-Лимов. Я, грешен, уже и наёмников стал собирать помаленьку. Как же, тросн мне добрые люди подбросили на двор. Перехвачен был тот тросн у южан, так написали на клоке, привязанном сверху к доносу. А в тросне том прямые выпады против меня. Старый ар-Лим их писал, если верить подписи: отравить, мол, надобно князя Чашну, слишком он много берёт под руку… Я поверил. Сам начал подыскивать выродёра. Если бы не упёрся мой ар-клари, не пригрозил Ларной и не напомнил про данное ему слово, уже затеял бы я злое дело. Пойди его останови позже. Так примерно и прошлый раз началась война, подожжённая подлостью и ложью…

Князь тяжело вздохнул и отодвинул кипу листков Киму. Тот быстро просмотрел, задумался.

Из записей следовало, что людей для нападения собирали на побережье, в основном в землях выров ар-Багга, ар-Капра и ар-Выдха. Такие указания, – понимал Ким, – тоже ничего не значат: гнильцы есть повсюду, как и порядочные люди да выры… Куда занятнее иное. Платили наёмникам исключительно золотом южной чеканки, с монетного двора ар-Лимов. Все приказы давали от их имени, хотя даже главарь наёмников ни одного выра из числа «нанимателей» сам не видел. Посредником был человек, живущий в Усени.

– Да, нас так усердно выводят на южан, как сами они никогда бы и не додумались сделать, – загрустил Ким. – Курьера убили у них, и тросны из его сумки теперь продают всем, направо и налево, так я полагаю… Определенно, ар-Лимы последние, кого следует подозревать.