Копье Вагузи

Третий выр завизжал от боли и изумления, получив прямой удар в брюхо… Ронга уже мчался по скользкой глине склона вверх, гудел в полный голос: если люди, высланные Кимом, недалеко – они услышат. Во влажном вечернем воздухе далеко разносится звук такого тона.

Игломётчики мгновенно оценили и размер клешней, и скорость движения нового врага. Трое уже бежали прочь, к опушке малого леска, туда, где клокотали и волновались страфы со спутанными лапами. Еще трое били с колена из тяжёлых двухзарядных иглометов, почти навскидку, стараясь перезаряжать поскорее и наспех выцеливая глазницы, стыки пластин. Ронга взревел от бешенства, когда правый глаз повис, стебель перебила удачно пущенная игла. Стрелок своему успеху не порадовался – злить выра, до которого осталось жалких пять саженей, не следует даже безумцу. Ронга одолел расстояние в два прыжка и смахнул гнильца в траву. В последний момент он все же припомнил: брать живым! И развернул клешню плашмя, но силу удара погасить не успел, огорченно расслышал хруст костей и помчался дальше, не задерживаясь

Страфам уже развязали лапы, кричали, спешили верхом уйти от расплаты.

Вдали загудел незнакомый выр, засвистели люди. Ронга круговым движением уса срезал жилы на лапах двух ближних страфов, нащупал брошенные вьюки и метнул их, сбивая дальних… Развернулся и опрометью бросился к воде. Всё же он оставил раненному Гате двух врагов, ещё способных дать бой.

Уже сваливаясь по глине обрыва вниз, Ронга рассмотрел: не двух. Смятый и перевёрнутый на спину выр так и остался лежать, корчась и вяло дергая лапами: увяз в зарослях ивняка, растратил силы. Вдобавок первые удар навалившегося сверху Ронги ошарашил его и основательно вывел из строя.

Молодой ар-Рафт справлялся неплохо, без затей и глупой лихости. Отбивал удары вооруженных клинками клешней своим походным вьюком, уклонялся по мере возможности и гвоздил врага булавой по головогруди, стараясь не отпускать его на дальнее расстояние. Ронга сверху свалился на хвост противника, подмял его достаточно бережно, не ломая панцирь, но ограничивая подвижность. Гата воспользовался помощью и в два движения перебил клешни у основания. Оглядел поле боя, привстав и поведя всей головогрудью: стебли обоих подвижных глаз висят мёртво, уже покрываются серой пеной…

– Гатти, – испуганно булькнул выр. – Гатти…

Пёс заскулил и приподнял морду, рассечённую ударом панцирного уса. Жалобно и как-то виновато глянул на хозяина. Тянется, хочет спасти – но сам двигается всё медленнее, спотыкается. Лапы едва держат.

– Отравили, – сразу решил Ронга, добыл из вьюка ларец. – Вот гнильцы! Отравили… Сейчас я, сейчас, уже лечу. Всё есть, управлюсь.

Насторожив единственный уцелевший подвижный глаз, выр стал ссыпать в трубку порошки. Все ближе надвигался топот страфьих лап и казалось важным успеть с лечением до появления всадников. Кто знает, друзья или враги… Само собой, это река и туман торопят звук, всадники ещё далеко, но тревога растёт. Ронга смущенно вздохнул. Они с Гатой так самоуверенно, так легко и славно шли, перешучиваясь и вкусно кушая рыбку… Они угодили в засаду сами, потому что оказались чересчур беспечны. Наверное, так люди и побеждали выров, – подумал Ронга. Брали холодным расчётом и выдержкой. Тем, чего нет у молодых полнопанцирных бойцов, которым бой нравится, а дозор и засада – ничуть…

На основном течении плеснул хвостом выр, некрупный и неполнопанцирный. Замшелый, тусклый, песочно-бурый.

– Ронга? – окликнул он издали. – Ты откуда здесь? Я слышу – гудишь, голос-то не спутать с иным. Дай помогу. Надо же – ведь засада, серьёзная. На нас, на выров… Кто вас так?

– Не нас караулили, а тебя, старого, – уточнил Ронга. Приладил трубку к стыку головогруди Гаты и ударом загнал на полную длину, вводя порошки под панцирь, прямиком в главный спинной кровоток. – Пригляди за ним. Сбегать мне надо, людей встретить. Глянуть, чьи и много ли их…

Ронга быстрым движением снял с уса Гаты рубящую кромку. Выудил из глины брошенную булаву. Напружинился, в короткий разбег забрался на откос. Люди нашлись верстах в трёх ниже по течению – благо, леса отступили, открылась низина, зелёная и довольно ровная. Видно далеко, и сумерки ещё ранние, тумана нет. Всё кругом обозревается ясно и подробно, как на водной глади: движутся побежью страфы, пегие и вороные, они выстроились широкой цепочкой вдоль реки, прочёсывают берег. У передового седока – высокая пика с флажком. Видно вдаль одним глазом не ахти, но и того довольно, чтобы опознать герб Горнивы. Ронга успокоился, загудел, подзывая людей Кима. Сам пробежал до опушки, убедился: два страфа врагов удирают без всадников, люди лежат и стонут, удар вьюком в спину – он вполне надёжен против беспанцирных. И не убивает, и дышать не даёт… В зарослях нечто зашевелилось, забулькало. Ронга стремительно развернулся: неужели ещё выры? И снова бой?

– Этих-то я живьем, – пообещал он себе, князю и Киму.