Корабль отплывает в полночь

Заглянул Мартин – объявить, что до начала осталось полчаса; в своей торжественности, в кроссовках, джинсах и грязной футболке он был больше похож на мальчишку из неблагополучного квартала, чем на последнего Сидова рекрута, помощника режиссера сцены и работящего юнца, хотя на сей раз он даже побрился. Я собиралась спросить Сида, кто будет играть леди Макбет, если не мисс Нефер, или, если у той будет в спектакле две роли, не нужно ли мне помочь ей с переодеванием. Наряжается она медленно, а костюмы Елизаветы совсем как настоящие – с корсетом и всем прочим. Вдобавок у меня не было ни малейшего сомнения, что ей придется повозиться с носом. Но тут я увидела, что Сиди уже накладывает альболин, чтобы грим не въедался в поры кожи.

«Грета, ты задаешь слишком много вопросов, – сказала я себе. – Всех заводишь и напрягаешь собственную несчастную рахитичную головку». И я удалилась в гардеробную, чтобы унять немного нервишки.

Гардеробная, а она находится в конце гримерной, – самое подходящее место, чтобы унять нервишки и разбудить фантазии любого ребенка, включая и помешанную взрослую, которая, притворяясь ребенком, пытается сохранить остатки своего рассудка. Начать с того, что для шекспировских пьес тут есть постоянные костюмы – все в стекляшках, блестках и парче. И сценические доспехи, и великолепные римские тоги с грузиками по кромке, чтобы складки красиво ниспадали, и бархатные ткани самых разных расцветок – прижмешься к ним щекой и мечтай себе; а также великолепные костюмы других наших любимых пьес: «Пер Гюнт» Ибсена, «Назад к Мафусаилу» Шоу вместе с переработанными Хиллардом для сцены хайнлайновскими «Детьми Мафусаила», «Из жизни насекомых» братьев Чапек, «Фонтан» О’Нила, «Хассан» Флеккера, «Камино Реал», «Дети Луны», «Опера нищих», «Мария Шотландская», «Беркли-сквер», «Дорога в Рим»[106]

.

Есть костюмы и для специальных и музыкальных постановок – «Гамлета» в современном платье, «Юлия Цезаря» в обстановке какого-нибудь диктаторского режима 1920-х годов, «Укрощения строптивой» в первобытных одеяниях и леопардовых шкурах, где Петруччо появляется верхом на динозавре, «Бури», в которой действие происходит на другой планете и начинается все с крушения космического корабля – а это с полдюжины космических скафандров, они, вообще-то, легонькие, но вид у них самый настоящий; добавим сюда самые диковинные костюмы внеземных зверей для Ариэля, Калибана и других монстров.

Уж поверьте, содержимое гардеробной охватывает такой период времени и пространства, что иногда кажется, вот сейчас вас унесет к черту на кулички, и вы хватаетесь за что-нибудь очень реальное для вас, чтобы этого не случилось и чтобы вспомнить, где вы находитесь. Вот как я, например, в настоящий момент: схватилась за жетон метро, который свисает с моей шеи на тонюсенькой золотой цепочке (первый подарок от Сиди, насколько я помню), стала напевать что-то под нос, то ли заклинание, то ли молитву; закрыла глаза и принялась ощупывать дырочки в жетоне: «Колумбус-серкл», «Таймс-сквер», «Пенн-стейшн», «Кристофер-стрит»…[107]

Нет, конечно, на самом деле в гардеробной не так уж и страшно. Иногда по спине бегут мурашки и на затылке шевелятся волосы, но вы ни на минуту не забываете, что это все не всамделишное, что это мир кукол в человеческий рост, мир детских переодеваний. Он заставляет вас думать о давно ушедших временах и событиях как о вещах приятных, а не как о черной голодной пасти, которая вот-вот вас сожрет – и вы никогда больше не увидите света божьего. Нет, в гардеробной всегда безопасно, здесь вы всегда только в театре, только на сцене, как бы далеко она ни уводила в царство воображаемого… И еще она – лучшее лекарство для такой дырявой головы, как у меня. Не мозг, а просто серое вещество с извилинами, ямками и бороздками – вещество, которое не помнит, что было до этого года, прожитого мною в гардеробной, и даже не способно вывести мое жалкое трясущееся тело из сей материнской-отцовской комнаты дальше, чем кулисы, да и то всего на одну-две сцены спектакля, после чего страх становится слишком сильным, а желание хоть одним глазком взглянуть на публику – невыносимым… А я помню, что случилось дважды, когда я и в самом деле посмотрела: потом неслась прочь как сумасшедшая.