Корабль отплывает в полночь

– Холодно, так холодно, – сказала она, устремив взгляд куда-то в дали дальние, хотя ее руки и работали синхронно с моими. – Даже скачки не греют мою кровь. Никогда еще не было такого януария, хотя снега и нет. Снега не будет. Как и слез. Но мой мозг горит при мысли о том, что смертный приговор Марии так и не подписан. Вот он, мой ад! Может, обречь на страдания всех будущих королев или оставить дыру, чтобы испанцы или папа могли вползти назад, как черви, в сладкое яблоко Англии? Высокие черные корабли Филиппа собрались на юге, они как морские крепости – замки, похожие на утесы, готовы отправиться в путь по волнам. Парма[110] на Среднешотландской низменности! А тем временем мои блестящие идиоты, мои молодые джентльмены разбазаривают английские сокровища так, словно это вода, словно золотые самородки – это летние цветы, каких не счесть в полях. Увы!

И я подумала: «Смурь какая-то! Ну и пролог – жуть доисторическая. А как потом снова превратиться в леди Макбет – вот вопрос. Грета, если для того, чтобы сыграть эпизод, нужно так из кожи вон лезть, то лучше тебе расстаться с тайной мечтой сделаться статисткой, когда подлечишь нервишки».

Она меня действительно доставала этим своим вхождением в роль. Словно мне удалось выскользнуть из театра, пройтись по аллее, сесть на скамейку в парке, услышать, как президент разговаривает сам с собой о вероятности войны с Россией, и понять, что я расположилась спиной к его спине и разделяет нас только кустик. А тут получалось, что мы, две женщины, пребываем в этаком непотребном сплетении в момент ее втискивания в этот идиотский до самой задницы корсет, похожий на огромную вафлю-трубочку для мороженого, а она в то же время еще и королева Елизавета, первая в Англии, умершая триста с чем-то лет назад, которая вернулась к жизни в гримерке в Центральном парке.

Она была так похожа на свою героиню, даже без рыжего парика, а только в белилах, начинавшихся в четверти дюйма от ее собственной челки, которую расчесала и уложила назад под тугую сетку. И возраст тоже. Не старше сорока – ну максимум сорока двух. Но сейчас она говорила, смотрела и ощущалась под моими руками, помогавшими ей одеваться, как женщина пятидесяти с лишним лет. Наверно, когда мисс Нефер входит в образ, она делает это каждой своей молекулой.

Это дело с возрастом произвело на меня такое впечатление, что я даже рискнула задать ей вопрос. Наверное, решила, что до смерти она меня не прибьет, – в этот момент мы обе занимали не самое удобное для убийства положение. Я как раз начала ее зашнуровывать, а для этого пришлось упереться коленкой в самый ее копчик.

– Сколько лет вашей старости, то есть вашей молодости, ваше величество? – спросила я невинным голосом, как у глуповатой придворной служанки.

Как ни удивительно, мисс Нефер не развернулась и не врезала мне, а лишь еще глубже погрузилась в образ.

– Пятьдесят четыре зимы, – рассеянно ответила она. – Сейчас януарий в году нашего Господа одна тысяча пятьсот восемьдесят седьмом. Я трясусь от холода в Гринвиче, уставившись на стол, где лежит смертный приговор Марии и ждет только моей подписи. Если отправлю ее на плаху, то проторю дорогу не столь церемонным цареубийствам. Но если оставлю ее в живых, то весной в Канал, извергая огонь и дым, войдет Армада Филиппа. Мои английские католики видят королевой только Марию – они поднимут восстание, но в выигрыше останутся только испанцы. Изменится вся история. Такого нельзя допустить, даже если я буду проклята за это убийство! И все же… И все же…

Жужжа, подлетела ярко-синяя мушка (нужно сказать, что в гримерной существует некая фауна в виде насекомых) и закружилась у головы мисс Нефер, но та и бровью не повела.

– Я трясусь от холода в Гринвиче, чуть с ума не схожу. Каждый день отправляюсь на верховую прогулку и молюсь о каком-нибудь несчастном случае, о каком-нибудь чуде, чтобы хоть ненадолго отвлечься от мыслей об этом кровавом деле. Что только не приходит мне в голову! Займется пожар, упадет дерево, споткнется конь Дэвисона или даже Лестера, пуля убийцы подрежет мерзлую ветку возле моего уха… Дева, отбиваясь от насильника, позовет на помощь, дикий клыкастый кабан набросится на меня, придет весть об испанцах в устье Темзы… Или случится что-нибудь не столь мрачное: труппа бродячих актеров даст новую комедию, чтобы развеселить душу, или великую неслыханную трагедию, чтобы разорвать сердце… Хотя вряд ли можно надеяться на такое здесь и сейчас, даже если бы Саутуарк[111] был поблизости.