Король Парижа

— Я буду целиться в ухо и разнесу Гайарде череп, — объявил Дюма одному из своих секундантов.

Ах, если бы только Дюма сделал это! Конечно, поединок закончился бы для Гайарде трагически, но вопрос о дуэлях Дюма был бы решён раз и навсегда. Никто больше не посмел бы утверждать, что они «инсценированы». Ценой жизни Гайарде все проблемы были бы окончательно решены. Дюма испытывал сильное искушение: ведь накануне он привёл своих секундантов в тир, велел зарядить десять пистолетов и каждым выстрелом разбивал глиняную трубку, стреляя на счёт.

Биксио, учёный, присутствующий при этом, заметил:

   — Я ещё ни разу не наблюдал, как человек погибает от выстрела. Кажется, в случае смертельного ранения он переворачивается вокруг себя, прежде чем упасть на землю.

   — Завтра сможете это проверить, — пообещал Дюма.

Сам Дюма готовился погибнуть на этой дуэли: он составил завещание в пользу сына и дочери, а ночью написал своей матери тридцать шесть писем, якобы отправленных из разных городов Италии, давая тем самым разбитой параличом старухе время умереть, не зная о том, что её сына уже нет на свете.

Но произошло следующее: в тот момент, когда был дан сигнал стрелять и Дюма, прицеливаясь, медленно опускал пистолет, Гайарде, волнуясь, сразу выстрелил. Палец Дюма, который целился в шарик ваты, был на спусковом крючке, но Дюма промедлил, желая убедиться, ранен ли он. В долю секунды Дюма, сообразил, что пуля Гайарде даже не задела его. Он по-прежнему наводил мушку пистолета на белую точку в ухе Гайарде, но чувствовал, что не способен выстрелить в эту беззащитную голову; Дюма отвёл оружие в сторону, и пуля прошла далеко от цели.

Состоялась ещё одна бескровная дуэль. Разумеется, дуэль мнимая, но из-за неё маленькому Александру пришлось терпеть новые насмешки и собрать все свои силы, как никогда необходимые ему для того, чтобы собственным мужеством доказать, что дуэль эта не была комедией и что его отец — храбрейший из мужчин.

Биксио пришлось ждать революции 1848 года, когда он, во время уличных боев сражённый пулей, перевернулся вокруг себя и прошептал: «Значит, это верно!»

Дюма придерживался мнения, что оправдать акт убийства может только страсть. Он ненавидел хладнокровно совершаемое убийство и смертную казнь. И поскольку его гнев имел склонность быстро улетучиваться, он не отваживался лишить кого-либо жизни. Подобно своему отцу-генералу, Дюма был «человеколюбцем».

Но вследствие того, что отец отвёл пистолет от уха Гайарде, сыну спустя шестьдесят лет пришлось защищать Дюма от детей Гайарде. К тому времени Дюма-отцу воздвигли памятник, на пьедестале которого выгравировали названия отдельных его произведений, включая «Нельскую башню». Дети Гайарде потребовали, чтобы это название убрали с памятника.

Дюма-сын спас репутацию отца, разослав в газеты следующее заявление: «Нельзя подвергать сомнению тот факт, что мой отец способствовал созданию «Нельской башни», поскольку суд не лишил его большей части авторских прав. Поэтому я намерен пойти на компромисс с наследниками господина Фредерика Гайарде: если они разрешат оставить название пьесы на пьедестале статуи моего отца, то я даю слово, что разрешу оставить название этой пьесы на памятнике, воздвигнутом в честь их отца, ежели таковой будет поставлен».

Маленький Александр, столь отважно защищавший дуэлянтскую славу отца, вновь сделался предметом оскорбительных насмешек, когда Дюма встал в ряды многочисленных защитников герцогини Беррийской, которая после попытки поднять запад Франции на восстание против правительства Луи-Филиппа была заключена в замок де Блэ. Врачи объявили, что герцогиня беременна; тотчас французы разделились на два лагеря — одни признавали беременность, другие нет, — и отсюда последовала настоящая эпидемия дуэлей, аналогичных той, в итоге которой и произошла встреча драгуна Дюма и дочери трактирщика из Виллер-Котре, родителей Александра Дюма-отца.

Однако в дело вмешалась полиция; за всеми теми, кто намеревался драться, денно и нощно велась слежка, так что Дюма ни разу не представилась возможность обнажить шпагу.

В данном случае Дюма не был одинок; но это не мешало тому, что на него лишний раз показывали пальцем как на дуэлянта, не слишком склонного по-настоящему рисковать собственной шкурой.

Глава XXII

АННЕКСИЯ ПРОТИВ КРАЖИ

В коллеже Александру-сыну жилось совсем невыносимо. Мало того, что на Александра науськивал своих дружков его враг Андре, ученики ещё обвиняли мальчика и в том, будто он, по примеру своего отца, списывает домашние задания из чужих тетрадей; Александр чувствовал, что в отношении его подразумевается нечто? чего он не понимал, и тайна эта представляла для него постоянный кошмар. Он не знал, в чём его упрекали, но это, наверное, было что-то чудовищное, ибо другие воспитанники коллежа всегда гнали Александра от себя, сторонились его.

Поэтому мальчик с нетерпением ждал воскресенья, когда можно было отправиться либо к отцу, либо к матери.

Однако и в воскресенье тоже возникали сложности, по-своему гораздо более мучительные, чем в остальные дни недели.