Королева. Последнее восхождение Луны (СИ)

— Хм. Вы были героем, когда пошли сюда за людьми, которыми не являются вам кровными родственниками. Вы были героем, когда, рискуя собой, ослабили Джадис и дали Аслану силу убить ее. Вы были героем, когда, опять-таки, рискуя собой, вывели из подземелий Мираза множество нарнийцев. Вы были героем, когда спасали своих друзей на Одиноких островах, и когда сражались за Королеву Отважную на острове Кориакина. Вы всегда были героем, и при этом в ваших жилах течет кровь Джадис. Скажите мне, делает ли это знание неважным все ваши прошлые свершения? Опускает ли вас в глазах тех, чью жизнь вы спасли? Нет, моя Королева. То, что вы стремитесь не быть похожей на вашу мать в годы ее правления делает вас лишь еще большим героем.

— … Вы сказали, что у вас ко мне просьба. Я слушаю.

Змею так и не удалось поглотить этот сверкающий свет, и вскоре от него остались лишь клубы тумана. Они, впрочем, минуя уже затухающий свет Золотого компаса, устремились к его хозяйки. Элизабет почувствовала, как в нее словно вонзаются множество маленьких иголок, не одна колотая рана, а множество порезов одновременно. Элизабет горит, полыхает под водой. Огненные шары провели языками по спине и превратили Элиз в новое существо, потушить которое так же сложно, как и солнце.

Алетиометр взорвался серебряным светом, пламя охватило его с самой Элизабет и каждый кусок Зеленого тумана был охвачен этим огнем. Раздался вопль — крик ярости, боли и ужаса словно кого-то разрывали на части. Лицо Элизабет, которая, раскинув руки в сторону, но крепко держа Алетиометр, тонула, было мирным и безмятежным, как у статуи.

— Вы должны дать Туману поглотить вас, быть частью вас, овладеть вами. И тогда, изнутри, вы сможете его уничтожить, как уничтожаете часть в себе.

— И как же?

— О, моя Королева, вы поймете. Вы — свет звезд, Королева Новорожденной Луны. И в вас огромная сила, данная вам по праву рождения. Уничтожьте саму суть Тумана. То, что явиться сражаться с вами и вашими друзьями будет лишь материализация ваших самых потаённых кошмаров, но само Зло будет внутри этого, как свет звезд находиться в вас. Когда вы разрушите оболочку, Зло вырвется наружу, и оно будет искать носителя, и оно выберет вас, чтобы стать еще сильнее, и тогда вы будете с ним один на один.

— Совсем одна…

— У вас будут ваши воспоминания, а человек, у которого есть хорошие воспоминания никогда не будет один.

— А если я проиграю?

— Тогда с туманом не справится ничто. Он поглотит ваш свет и тогда проиграем мы все.

Девушка посмотрела вверх, на поверхность сквозь медленно очищающуюся воду, и ее глаза сначала заволокло зеленым туманом, а потом они засияли, словно свет постепенно заполнил ее изнутри. Сначала Элизабет ничего не чувствовала. Потом она погрузилась во тьму, и ее обожгла боль. Колдунье казалось, что она проглотила огонь и теперь давится пламенем. Голова ее запрокинулась назад, тело выгнулось, как лук, в яростном пламени.

Отчаянно хватая ртом воздух, девушка открыла глаза. Это было пустое белое пространство, и свет был таким ярким, что резал глаза. Элизабет встала на ноги и осмотрела себя: волосы ее были гладко расчесанными и струились по плечам, а сама она была одета в белое платье. Она была босиком.

Девушка огляделась, но кроме белизны вокруг не было ничего. Пустота.

— Здравствуй, Эльсбе.

Колдунья повернулась. Перед ней стояла Джадис, но не та Джадис, которую она знала. На женщине было темно-синее платье, волосы ее были убраны в толстую косу, а глаза ее взирали спокойно и отрешенно. На лице не было привычной для Элиз маски ненависти, которая прочно ассоциировалась с образом матери. Эта Джадис была умиротворённая, и Элизабет подумала, что возможно такой была ее мама до того, как тьма поглотила ее.

Что она хотела сказать Джадис? Что она могла ей сказать? Что ненавидит ее? Что проклинает за все, что та сделала?

Вместо этого Элизабет спокойно улыбнулась, и губы Джадис дрогнули в какой-то слабо ответной улыбке

— Я умерла? — спросила Элизабет, подходя ближе и ощущая себя крохотной рядом с высокой женщиной. — Погибла. И теперь мы всю вечность проведем вместе?

Джадис тихо рассмеялась.

— К радости, ты жива, — ответила она. — И к сожалению, у меня нет вечности, чтобы попросить у тебя прощение.

— А ты бы хотела извиниться?

— А ты бы хотела меня просить?

Пару минут мать и дочь молча взирали друг на друга. Обе — с одинаковым выражением принятия, когда прошлое размывается, когда оно становится пустым и неважным.

— Я никогда не хотела трогать тебя, — сказала Джадис, и Элизабет кивнула. — Я была так рада, когда ты родилась. Я любила весь мир в тот момент, а ты была его центром, Эльсбе. А потом твой отец предал меня, — в глазах Джадис мелькнула сильнейшая тоска. — И моя сестра тоже. Ты знаешь, что произошло с Чарном, дочь моя?

— Нет, — ответила Элизабет. — Я ничего не знаю: ни о Чарне, ни о тебе, ни о том, что сделало тебя такой, какая ты есть. Но я знаю одно: я устала ненавидеть. Я устала. Этот свет, призванный стать мои спасением, умиротворил меня.