Королевская аллея

Клаус Хойзер стал высматривать своего спутника и быстро обнаружил его — сидящим в кресле. Ванна, похоже, не особенно освежила Клауса. Лицо его, над воротником пальто, казалось побледневшим и узким. И он вытащил носовой платок, с явно измученным видом высморкался. Ага, понял Анвар Батак: насморочный синдром. У его товарища при повышенных нагрузках или слишком сильных требованиях к организму часто начиналось действительное или мнимое воспаление слизистой оболочки носа. В самом худшем случае он сморкался каждые пять минут, нос у него мгновенно краснел, и он утверждал даже, что плохо слышит одним ухом. При таком развитии событий он быстро уподоблялся маленькому больному ребенку: боялся, что не вытер достаточно аккуратно нос, что все замечают его безнадежную беспомощность. А тут еще и заложенное ухо… Клаус начинал напряженно вслушиваться в чужую речь, боялся, что мало-помалу совсем оглохнет, и внутренне сопротивлялся перспективе утраты остатков молодости. Еще в Мербуше, под бурями родительского многословия, он много раз хватался за носовой платок, это чистящее средство для носа: индикатора его душевного состояния. Теперь ему опять пришлось прибегнуть к белому носовому платку. Послеполуденная двойная атака не прошла для него бесследно. Конечно, повышенная физическая или душевная нагрузка сказывалась — без предупреждения — и на других частях тела. Иногда это проявлялось как мерцание в глазах, иногда — как ощущение, будто воспалилась десна, или как покалывание в области сердца. Напряжение плечевых мышц Анвару обычно удавалось снять, с помощью массажа. Вот только против этой насморочной беды и связанным с ней страхом перед глухотой индонезиец ничего поделать не мог: тело выбирало — чтобы сообщить, что не справляется с нагрузкой, — именно голову, где ощущение неблагополучия воспринимается особенно болезненно. Один французский врач уха-горла-носа, в Шанхае, обследовав Клауса, не обнаружил у него ничего серьезного: никакой деформации околоносовой придаточной пазухи или барабанной перепонки; но Клауса тем больше настораживало, что периодически он внезапно становится жертвой этих органов. Конечно, с возрастом каждый человек начинает слышать хуже, успокаивал его доктор Дюфур: потому что становится труднее отфильтровывать голоса из общего шумового потока. Но это в порядке вещей. Сейчас, мсье Хойзер, появились вполне приличные слуховые аппараты. — Клауса это сообщение не обрадовало. «Все подобные приспособления только замедляют распад», — так комментировал он услышанное в самые мрачные свои дни; в часы же, когда чувствовал прилив сил, говорил: «Это тоже неплохо — становиться старше, более зрелым, как все те, кому не пришлось умереть молодым. Главное, что человек вообще сколько-то времени жил. Но ведь я-то уже пожил в свое удовольствие? Лишь мишура и пустяки творения людской руки^{233}

, и сам человек — тоже». — А порой он вообще забывал о Malaise

[54]

, заключающейся в том, что человек уже не может жить, не чувствуя свое тело. Так случалось у барной стойки, во время интересного разговора, в шумной и пестрой сутолоке на пароме, курсирующем между Баошанем^{234}

и островом Чунминдао. Человек в таких ситуациях ощущает себя включенным в общий процесс цветения и отцветания.

Клаус, остановившись возле колонны, высморкался.