Королевская аллея

В глазах Анвара, который лишь ненамного младше, Клаус Хойзер уже не является тем блистательным европейцем, возможность понравиться которому он когда-то воспринимал как особую привилегию. Всё, что Клаус когда-то (в конце тридцатых годов, на Суматре) говорил, делал, либо не удосуживался сказать или сделать — какое-нибудь замечание относительно привычек губернатора, та уверенность, с какой он заказывал стейк, — поначалу представлялось Анвару особенно утонченным и светским: как слова и движения тех могущественных персон, чей умственный горизонт простирается от Аргентины до Маньчжурии. Оказаться избранным таким урожденным представителем Европы (на самом деле Клаус просто, проявив определенное мужество, влюбился в него) — это воспринималось как награда, как повышение статуса, но предполагало и некоторое отчуждение от своих соплеменников. The boy as favorite

[55]

. С тех пор было много повседневности, пережитых вместе авантюр, любви, наконец, — и такого рода безмерные восторги остались в прошлом. Две зубные щетки над раковиной в ванной свидетельствовали теперь скорее о братской привязанности друг к другу; и когда Клаус — больной гриппом, с опухшим лицом — плелся к туалету, когда-то грозная Imperium Europeum[56] тоже казалась беззащитной и нуждающейся в поддержке… Анвар издали наблюдал, как Клаус прочищает нос. Старение Клауса — свое, конечно, в меньшей мере — его вполне устраивало. Умножающиеся заботы, накопление знаний друг о друге, особенно о свойственных партнеру слабостях, приведут к тому, что они с Клаусом все в большей мере будут ощущать свое единство. Хорошо, что в мире существует эта неприкосновенная теплота, углубляющееся проникновение друг в друга — двуединство. Если вообще можно полагаться на способность человека что-то предвидеть, Клаус уже не расстанется с ним. Даже жаль, что исчезло это напряжение, прежде поддерживавшее в нем самом ощущение тревоги. По крайней мере, Клаус уже не вычеркнет из своей жизни того Анвара Батака Сумайпутру, который выдергивал у него на висках первые побелевшие волоски. Да и зачем? Даже если порой они ссорились, чаще всего по ничтожным поводам — например, потому что Клаус недостаточно хорошо сполоснул после бритья раковину и к ней прилипло несколько волосков, — они знали, что по-прежнему остаются испытанной и любящей парой. Сохранялась ли в их отношениях полная доверительность? Они это больше не проверяли. Они теперь, утомившись от постоянной бдительности, доверяли самой идее доверия. — Тем не менее, необходимо соблюдать осторожность, хотя бы в пассивном смысле. Они живут не изолированно. И души их не умерли. Опасность зарождения новой, свежей любви, которая может развиться из неожиданной встречи, брошенного издали взгляда, из каких-то слов, из желания еще раз испытать обжигающие чувства, — такая опасность всегда существует. Ни в коем случае нельзя видеть в своем партнере только удобный инструмент или остатки былого. Иначе он может внезапно за себя отомстить.