коньяком?
Ей бы, по-хорошему, нужен был психотерапевт, но за неимением оного на вечер сгодился и
алкоголь. Я пила мелкими глотками, все-таки завтра на работу, курила, и рассказывала о
себе. О жизни до того, как нас нашли. И было мне хорошо. Так бывает, когда делишь боль
на двоих.
- Да уж, - сказала она через час, уже совершенно успокоившаяся – только припухшие глаза
да красный нос напоминали о недавних рыданиях, - потрепала нас судьба, Мариш. Не
пойму, за что? Почему?
- Просто так? – предположила я, пожав плечами. – Иногда вещи происходят просто так, Кэти.
- Нет, Марин, - подруга покачала головой. – Все всегда имеет свою причину. Просто мы
можем никогда ее не узнать.
Катя всегда любила пофилософствовать.
- Что ты будешь теперь делать? – полюбопытствовала я. В голове уже немного шумело, а
Спасская вообще была пьяной и задумчивой. Но это лучше, чем трезвой и испуганной,
точно.
- Продам дом, - она огляделась с отвращением, - куплю что-нибудь приятное, буду детей
воспитывать. Что еще остается, Марин?
- А поступить в Университет? Ты же мечтала?
Она усмехнулась.
- Да кому я там нужна, кобыла великовозрастная? Туда в 16-17 поступают, а мне 24 скоро
будет. Что, учиться среди вчерашних школьников?
- А почему нет? – спросила я. – Почему, Кать? Ты свободна. Ты можешь делать, что
хочешь. Нет больше клетки, не создавай ее себе сама. Пойдешь учиться, мужчину
найдешь…хорошего…чтоб ноги тебе целовал.
Она налила себе еще коньяка, глотнула, скривилась.
- Какой мужчина, Марин? Я после Симонова даже смотреть в их сторону не могу. Хотя, -
она прикрыла глаза, и как-то очень по-женски улыбнулась, - был один. Всего один, но
какой!
- И кто он? – полюбопытствовала я, кладя в рот маленький треугольничек с паштетом.
- Писатель, - Катя стряхнула пепел в пепельницу, но неудачно, и он просыпался на столик.
– Он, кстати, про вас информацию искал. Не знаю, издал он книгу или нет. Встретились
один раз и все. За несколько дней до смерти Симонова.
В голове зазвонили тревожные колокольчики.
- Зовут Инклер. Ев-ге-ний Инк-лер, - она так тягуче выговорила это имя, так выгнулась, потянулась при этом, что сразу стал понятен весь контекст, все то, что осталось
несказанным. Я потянулась за сигаретой. – Я звонила…Марин, но у него телефон
заблокирован. Самое забавное, что я все эти годы ни разу Симонову не изменяла, а тут как
попутал кто.
Да, и я даже знаю, кто. Попутал. Права Кэти, плохие привычки у нас общие. И, видимо, он
дал ей другой телефон. Было бы забавно, если б позвонила ему, а ответила я.
Я затянулась и как-то успокоилась. Ненавижу Кембритча. Ничего ведь не изменилось.
- Я тогда опять на грани была, - продолжила рассказывать Спасская, - даже таблеток
купила, чтобы наглотаться. Только девочки останавливали, и то... думала, так лучше будет.
А тут он. Одна ночь, и я поняла, что стоит жить. Смешно, - она невесело усмехнулась, - не
для детей, не для себя, а из-за одного мужика.
Ну что же, спасибо тебе, Люк. За то, что я могу поговорить с ней. Но как же противно…
знала бы Катя, что это он так творчески к заданиям подходит. Ни за что не скажу.
- Жить стоит, - твердо произнесла я, - всегда стоит, Катюх. Тебе надо бы к специалисту, подруга, пусть мозги поставит на место.
Она внимательно посмотрела на меня.
- А ты как была, так и осталась прямолинейной, Рудложка.
- Эти шесть лет не стоят того, чтобы нести их в себе всю жизнь, Кать, - ага, легко
советовать другим. – Тебе всего двадцать три. Впереди столько всего! Ты богата, молода, красива, у тебя две дочери… да мужики будут умолять о возможности просто коснуться
тебя. Вот что, - все-таки алкоголя было чуть больше, чем нужно, - в субботу у Васи день
рождения. Тебе должны были выслать приглашение. Приходи. Будем начинать жизнь с
чистого листа.
- Траур, Мариш, - напомнила она.
- Какой траур, Кать? – раздраженно ответила я. – По чудовищу, который тебя почти
поломал? По нему ты горюешь? Для кого это, для высшего света? Да им начхать было на
тебя, почему ты должна учитывать их мнение? А, Катя?
- Моя до отвратительного честная и прямая Рудложка, - прошептала она, пьяно улыбаясь.
– Как я все-таки рада, что ты жива. И здесь.
- Кэти, не уходи от ответа, - сурово скомандовала я. – Ты хочешь на бал или нет? Если нет, то я давить не буду, достаточно с тебя давления. А если да, то плюнь на все. Никто на тебя
косо посмотреть не посмеет.
Кэт долго думала, ероша свою ассимитричную стрижку пальцами. Это тоже из нашего
общего детства.
- А знаешь, - сказала она совершенно трезвым голосом, - хочу. И пойду.
- Моя смелая Кэти, - я улыбнулась, заглушая мерзкое чувство, грызущее меня изнутри с
момента, когда я услышала фамилию «Инклер». – Теперь все будет хорошо. И, если вдруг
надо будет поговорить, поплакать, поорать – звони и ори в меня. Днем я в поликлинике, но
вечером мои уши и вся моя тушка в твоем распоряжении. И завтра пойдем по магазинам.
Угу?
- Угу, - подтвердила она, светло улыбаясь. В гостиной стало будто теплее, будто все это
время над нею стоял призрак ее чудовища-мужа, а я смогла, сумела-таки его прогнать. Не
знаю, надолго ли, но одну я ее теперь не оставлю.