От воспоминаний о дочерях перехватило дыхание, и она застонала чуть слышно. Издевательское эхо тут же подхватило этот стон, усилило, сделав похожим на вой умирающего зверя, и она насторожилась, прислушалась. Сердце забилось чаще, и успокоилось только когда стих вой.
«Узелок, узелок…»
Здесь сворачивала? Или не здесь?
Катя поняла, что заблудилась, минут через десять. Проклятая причетка не давалась, и герцогиня прислонилась лбом к каменной стене, пытаясь понять, что делать дальше. Затем решительно дернула себя за волосы. Дергала и дергала, ойкая от боли, пока в руках не оказался целый пук из ее шевелюры. Скатала его в ладонях – плотно, крепко.
Если не помнишь, остается только придумать, не так ли?
Она пошла дальше, касаясь пальцами стены, и через несколько минут нащупала-таки остренькую кромку камня. Ладонь резать не решилась – руки могли еще пригодиться, - прислонилась плечом, так, чтобы кромка впилась в кожу и, выдохнув, рванулась по ней вперед.
Из глаз брызнули слезы, плечо сразу защипало, и потекла по нему горячая кровь. Осталось только вымазать кровью клубок из волос. Положить на землю, очертить верным знаком. И прошептать:
- Узелок, узелок, развяжись, раскрутись, дорогу верную покажи, заклинаю, к воде покажи, к чистой, свежей, заклинаю, кровью своей заклинаю…
Мокрый клубочек лежал неподвижно, и она смочила палец кровью, обвела ею контуры знака и упрямо зашептала снова. И сработало – самодельный артефакт поднялся в воздух, вращаясь, снова шлепнулся на землю, обрастая мохнатыми тенями, как пылью и расширяясь до размера детского мяча – засветился и быстро-быстро покатился куда-то в обратную сторону, откуда она пришла. Катя бросилась за ним – и тут не выдержал каблук. Схватила туфли в руку, сразу чувствуя холодный камень под ногами – и побежала, мгновенно ударившись обо что-то, оцарапавшись, порвав чулки.
Клубочек катился и катился вниз, протискивался в какие-то щели, притормаживал, когда она отставала, и начинал нетерпеливо подпрыгивать на месте. Катя бежала, стараясь не думать о том, что он, очевидно, увел куда-то очень далеко от обитаемых коридоров. Несколько раз она наступала на острые камни, и ноги кровоточили, и плечо болело, и так гнетуще было в этих подземных ходах, так страшно, что ей казалось – еще немного, и она потеряет сознание.
А волшебный проводник все катился вперед. Внезапно на стенах начали появляться светящиеся мхи, и сами ходы расширились – теперь это была система пещер, одна больше другой, и пол Кате показался теплым – шла она час, или два, и в какие неизведанные глубины спустил ее артефакт, лучше было не думать. С потолков свисали причудливые сталактиты, ноги скользили по буграм на полу, и она старалась идти тихо, как мышка, чтобы не дай боги какой-нибудь из наростов не решил упасть от звука. Появились уже и целые белые колонны, похожие на высокие стопки блинов, облитых застывших маслом, и вскорости Катерина шла уже среди целого известнякового леса, иногда встававшего так плотно, что приходилось протискиваться с большим трудом.
Только бы вернуться обратно. Только бы выжить. Только бы снова увидеть дочерей.
Клубочек замедлился, свернул куда-то за зубья сталагмитов… И исчез в клубах пара.
Катя, чувствуя, как хлюпает под ногами теплая вода, осторожно двинулась вперед. И открылась перед ней темная огромная пещера, похожая на дворец подземного великана. Как тысячи люстр свисали с потолка свечи сталактитов, упираясь в широкий козырек, опоясывающий пещеру до половины на уровне ее глаз. Светили мхи, карабкающиеся под потолок, но все равно большая часть пустоты была заполнена тьмой. А внизу лениво ворочалось и булькало, исходило паром гигантское озеро. Такое большое, что видны были на его поверхности течения и водовороты, и волны его бились о берег, хотя не было тут ни ветра, ни иного движения, способного вызвать волнение.
По ее ноге что-то ползло – Катя вскрикнула и тут же зажала себе рот рукой, ибо эхо тут было оглушающее. Усиливающийся звук бесновался несколько минут, срывая с потолка известняковые столбы и обрушивая их в озеро, а Катерина забилась под козырек и молчала, вздрагивая от очередного оглушительного падения – и вызванных уже им обвалов поменьше.
Наконец, цепная реакция закончилась. Герцогиня зажала в ладони мокрый клубочек – именно он напугал ее до крика – и пошла искать, во что набрать воды.
Тьма вокруг шевелилась, успешно съедая едва брезжущий свет, и от переживаний, и от всего случившегося на Катерину напала банальная икота. Она присела, чтобы попить.
Вода была вкусная. Сильная. И как это она сразу не почувствовала?
Катя зашла в озеро по грудь и закрыла глаза. И тут же хлынула в нее стихия Синей Богини, питая и успокаивая, делая чувствительнее, залечивая раны. Оторваться было невозможно.
А когда она-таки привычно уже остановила себя и обернулась, из темных клубов пара на нее смотрели десятки змеептиц-сомнарисов. Скалили острозубые пасти, били хвостами, шептались о чем-то – большие и маленькие, совсем крошечные, старые, серебристые, и молодые, цвета темной тины.