– Почему бы вам самим не потреблять жемчужины? Или не выйти на берег и не устроить свою жизнь на земле? За все эти годы, если не считать побега галетян, ваш народ никогда не осмеливался на переворот. Как стратега, меня это озадачивает.
А ведь в ее словах был смысл. Я задавалась некоторыми вопросами, но жизнь в Варинии была относительно мирной. Люди редко говорили об Иларии, за исключением бесед в рамках того, что касалось церемонии. И ситуация с жемчугом развивалась неторопливо, исподволь. И не было такого, чтобы один день люди пировали, а на следующий – голодали. Просто мы все со временем научились обходиться меньшим.
– Полагаю, что это происходит из-за того, что мы мало знаем об истинном положении вещей, – сказала я. – Честно говоря, я надеялась немного лучше во всем этом разобраться, когда приеду сюда, но по-прежнему не могу объяснить все это. Я знаю одно: в нас живет страх, что если мы выйдем на землю, то нас захватят и казнят.
– Но, разумеется, если бы вы приходили не все сразу, а по несколько человек, то смогли бы добраться до севера незамеченными. В наше время столько беженцев на дорогах, что вас вряд ли можно было бы вычислить.
– Наши новости контролируются тем, что мы услышим на плавучем рынке. Мы не были в курсе о восстаниях.
Она постучала по своим губам пальцем с длинным ногтем.
– Что ж, главная причина – ваша неосведомленность. Понятно.
Мне не понравилось то, как она рассуждала об угнетении варинийцев, как будто это было просто темой, которую требовалось проанализировать. Но, возможно, мы действительно
– Почему вам так это интересно? – наконец спросила я.
Леди Гиацинта взяла из корзинки клубок распустившейся пряжи и начала медленно наматывать его вокруг своих ладоней.
– Бросьте, Зейди. Вы должны знать первое правило ведения войны.
Я помотала головой, но голос внутри вопил о том, что я не хотела бы услышать ответ.
Она улыбнулась, а ее темно-зеленые глаза замерцали.
– Знай своего врага.
Эта встреча с леди Гиацинтой преследовала меня. Она назвала Варинию врагом, что казалось одновременно зловещим и нелогичным. Нас прочно удерживали под властью Иларии, и нас было слишком мало, чтобы бороться за независимость. Я хотела побеседовать с леди Мелиной, чтобы понять, изменилось ли что-то в Варинии с тех времен, что она жила там, но она не ответила ни на одну из записок, что я послала ей.
На третий день Сирен вызвал меня на встречу в главном зале. Прежде я никогда не видела его сидящим на троне; на самом деле я вообще никогда не видела никого сидящим на троне. Но с короной из темного металла, обрамляющей его распущенные волосы, и в мантии из черного бархата на его плечах, он со стороны напоминал короля, которым однажды и станет.
Я взглянула на остальных людей, вызванных на встречу, и сразу поняла, что тут что-то не так. Там были Талин, с Григом и капитаном Оморесом, паж со стражниками Сирена и еще несколько лордов и леди. Но больше всего меня беспокоило присутствие леди Мелины.
– Благодарю вас, что явились по моему вызову, – произнес Сирен, как только мы все собрались. – Я провел последние несколько дней за изучением моего дыхательного оборудования, и стало очевидным, что кто-то намеренно испортил его. Покушение на жизнь наследного принца – это чудовищное преступление, виновника которого нельзя оставлять безнаказанным, впрочем, благодаря моей невесте эта попытка оказалась неудачной. – Он улыбнулся мне, но в его глазах не было тепла, и я почувствовала, как мне стало дурно от его взгляда, переместившегося на маленького пажа.
– Этот мальчик, – сказал Сирен, указывая своим длинным пальцем на ребенка, – был единственным, кто находился достаточно близко к устройству, чтобы повредить его, по словам свидетелей.
Мое сердце бешено заколотилось в груди, когда я осознала, что Сирен собирался сделать.
– И действительно, я обнаружил явный перегиб на шланге, и это все доказательства, которые мне были нужны, чтобы приговорить этого изменника к смертной казни.
Несколько леди ахнули, и я ощутила, как рядом со мной застыл Талин.
– Разве только если кто-нибудь другой возьмет на себя ответственность за это преступление? Я сильно сомневаюсь, что мальчик одиннадцати лет замышлял убить своего собственного будущего короля.