Корона жигана

– Вижу, что ты человек конкретный, если бы в идейные не подался, из тебя бы большой толк вышел. А сказать я тебе вот что хочу, красиво ты любишь жить: кабаки, бабы, жранина всякая…

– Будто бы ты не любишь, – парировал Кирьян.

– Люблю, – согласился уркаган. – Только я ведь все больше на сальцо домашнее да на самогонку нажимаю.

– А кто же тебе мешает, живи по-другому, – ядовито отозвался жиган.

– У меня вера другая, уркаганская. Не могу я жить иначе. Вот ты все себе на карман кладешь, а я на общак должен скидывать. Посмотри на меня, – распахнул старик полы пиджака. – Кроме этой одежонки, у меня более ничего и нет. А ты даже для того, чтобы в картишки перекинуться, небось фрак надеваешь.

– Вот поэтому мне и не нравится твоя вера, Петро. Что я, монах, что ли? Один раз живем!

– Резонно, жиган, – согласился старый уркач, – только никогда не нужно забывать, что рядом с тобой люди есть и им тоже хочется что-нибудь в глотку залить. Вот ты на Мясницкой начал безобразничать, а эти места испокон веку за урками были.

– Народ там богатый, на всех хватит.

– Может, и хватит… А может, и нет, – негромко сказал Кроха. – Пришел бы к нам, уважил, может быть, мы и выделили бы тебе деляночку. А так без спроса залез в наш огород. Непорядок! Напакостил, легкие деньги захотел урвать. У нас ведь с нэпманами полное понимание было, много мы с них не брали, как раз ровно столько, чтобы самим прокормиться. Жалуются они на тебя! – укорил жигана старый урка. – От твоих набегов одни гадости: нам, уркачам, беспокойство, нэпманам разорение. Кого муровцы тревожат? Нас, уркачей! Обидно. – Петя Кроха сделал небольшую паузу и продолжил так же размеренно: – На Дмитровке шалишь, а ведь это тоже наши места…

– Петро, я вижу, ты забываешься, – я уже не тот котенок, которого треплют за шкирку Я ведь и поцарапать могу, – не выдержав, вспылил жиган. Помолчав, добавил со значением: – Поцарапать до самой крови.

Петя Кроха нахмурился:

– Вот ты старика перебил, голос повышаешь. Так мы с тобой не договоримся, девка-то твоя у нас!

Кирьян невольно коснулся кармана, где у него лежал револьвер. На Петю Кроху он посмотрел так, как будто подыскивал на его лице точку для выстрела.

– Что ты хочешь?

– Мясницкая и Дмитровка улицы наши, как и прежде бывало.

– Хорошо, согласен, – произнес после секундного раздумья Кирьян.

– Это еще не все… Мы тут с уркачами покумекали и вот к чему пришли. Неудобства ты нам причинил, Кирьян. Большие неудобства! – поднял указательный палец старик. – Раньше-то как бывало: проходишь мимо купца, а он как старому знакомому и ветчины отрежет, и колбаски хорошей даст, только, говорит, не безобразничай. Ну, мы и уважали таких, кто к нам понимание имеет. А сейчас что? Ты в лавку зашел, набедокурил, а то и пострелял, а нам уже после этого туда и не заходи.

– Короче! – потерял терпение Кирьян.

– Штраф с тебя, Кирьянушка. Пять миллионов рубликов. – И, улыбнувшись, Кроха добавил: – Для такого оборотистого жигана, как ты, это сущие копейки. Зайдешь в какой-нибудь кабак, приставишь богатой дамочке пистоль к голове, вот она и разденется до исподнего. Я тебя не осуждаю, просто мы по старинке привыкли работать, с фомичом и кастетом. Это такая надежная техника, ни разу не подводила. Осилишь должок-то? – пытливо посмотрел уркач на жигана.

Каждый понимал, что дело не только в деньгах, хотя они тоже важны. Все обстояло значительно сложнее: вместе с отданными деньгами человек расстается и с частью своего авторитета, а следовательно, становится слабее. Каждый из них думал именно об этом. Недоговоренность переросла в затянувшееся молчание.

Уркаган не торопил, он давал возможность жигану взвесить все шансы за и против. Достал из кармана кисет, расшитый золотой нитью, насыпал на бумагу табачку и, свернув ее, склеил слюной. Движения пальцев быстрые, очень проворные, как у настоящего карманника. Кирьян на минуту был заворожен их ловкостью.

Очнувшись, Кирьян спросил:

– А если я не соглашусь?

Петя Кроха не выглядел обескураженным. Его трудно было чем-либо удивить. Пыхнув в потолок ядреным табачком, уркач беспечно ответил:

– Что я тебе могу сказать, Кирьян? Ты человек свободный и не раз доказывал это. Так что неволить я тебя не хочу. Но девке твоей, при таком раскладе, не жить. Извини… Просто жизнь такая хреновая штука. Будь моя воля, так я бы твою бабу на все четыре стороны отпустил.

– Хорошо, я согласен, – процедил Кирьян не без усилия.

– И это еще не все, – предупредил уркач. – Я тут слышал, что жиганы на меня свои ножи точат.

– А разве для тебя это секрет? – помрачнел Кирьян. – Чего ты от меня-то хочешь? Говорил бы с теми, кто тебя приговорил.

Посмотрев в лицо Кирьяна, урка произнес безо всяких интонаций:

– Не надо мне двигать фуфло, Кирьян… Ты меня и приговорил! Хочу тебе сказать вот что… Блатной ты с пониманием, мотать душу я тебе не стану. Ты отцепись от меня и своим скажи, чтоб меня забыли. Без этого наши базлы силы не имеют.

– Мне надо покумекать, – отвечал Кирьян и, похлопав себя по карманам, вытащил папиросы.

– Много думать не дам, – вздохнул Петя Кроха. – Решай сейчас.