– А ты пей, – наказал Петя Кроха, – не побрезгуй! Лукерья-то моя большая мастерица самогон гнать. А для крепости она еще в него куриного помета добавляет, – проговорил он, сощурившись. – Так в голову ударяет, что потом мозги набекрень.
Преодолев отвращение, Сарычев сумел выпить кружку на треть и зажевал сивушный запашок добрым шматком сала.
– Так с чем ты пришел? – спросил старый разбойник. – Уж не в уркаганы ли проситься? Хе-хе-хе!
Сарычев шутку поддержал, натянуто рассмеявшись.
– Мне уже поздно менять свою квалификацию, Петя. Видно, так и останусь в сыщиках.
– А то смотри, – по новой разлил самогонку Кроха. – Мы хорошим людям завсегда рады. А помнишь, как я тебя розгами высек, когда ты за яблоками ко мне в сад залез? – неожиданно посуровел старик.
– Разве ж такое забудешь? – добродушно улыбнулся чекист. – Два дня присесть не мог.
– А хорошая наука, она всегда через задницу усваивается, – назидательно заключил старый уркаган, вникнув в проблему через призму прожитых лет. – Не будь моих розог, тогда, глядишь, и в люди бы не вышел. А сейчас вот в галифе вышагиваешь. Кожанка на тебе, – смерил Петя Кроха гостя долгим взглядом. – Слыхал я о тебе, что ты в Питере жиганов здорово пошерстил. Оно и правильно! – махнул он рукой. – А то от них житья никакого не стало. Нас, уркачей, за людей не считают, отовсюду повытеснили. Где что плохо лежит, там обязательно жигана повстречаешь! Где ломоть пожирнее, опять жиган. Раньше, бывало, спросишь у мальца, кем он хочет быть. Так он непременно ответит, что уркачом! А сейчас всякая шпана в жиганы лезет.
Игнат Сарычев усмехнулся:
– Что-то я тебя, Кроха, не пойму… Чем же вы, например, от жиганов отличаетесь? Так же воруете, так же грабите! Мокрым делом ни те, ни другие не брезгуют.
Петя Кроха сощурился и проговорил:
– А вот этого ты не скажи. Мы воруем для чего? Для того чтобы жить хорошо. Чтобы вместо корки хлеба на столе лежал пшеничный каравай. Так?
– Так, – усмехнувшись, согласился бывший моряк.
– Чтобы колбаска была на столе вкусная, верно?
– Предположим, – улыбнулся Игнат Сарычев еще шире. Старик ему нравился всегда. – Только ведь жиганы воруют для того же самого.
– Они говорят, что не грабят, а «экспроприируют» награбленное. «Идейные», одним словом. Мы же деньги между собой по-братски распределяем. А у них паханы как баре живут, а у нас «ивана» от любого другого не отличишь. Вот в Москве я с одним таким жиганом повстречался. Костюм на нем тройка из дорогого бостона, сам дворянских кровей, «шпрехает» на трех языках. Книжки какие-то умные читает, о политике говорит, а сам на большую дорогу с наганом выходит. И на счету у него загубленных душ будет куда поболее, чем у меня. Я у него спрашиваю: что же это ты, барин, за границу-то не убежал? А он даже и не обиделся. Я, говорит, здесь родился, здесь и помереть хочу. Я у него опять спрашиваю, ладно, я темный человек, на большую дорогу выхожу озорничать, мне простительно. А потом, мне и кормиться как-то надо, привык я к этому делу, да и не умею более ничего. А вот зачем ты людишек обижаешь? И знаешь, что мне ответил этот жиган?
– И что же?
– А у меня, говорит, большевики имение отобрали, вот я свое и возвращаю, а сам в это время книжку какую-то заграничную листает. А я за свою жизнь даже газеты в руках не держал. И знаешь почему?
– Почему же? – спросил Сарычев, подцепив вилкой кусок сала.
– А потому что мне не положено! Уркаган воровать должен! – произнес Петя Кроха не без гордости – И дети у него должны быть урками, так исстари ведется. Если ремесло свое отпрыскам не передавать, тогда весь воровской люд перевестись может. А нынче что? – в негодовании воскликнул старый разбойник, стукнув тяжелым кулаком по столу. – Все перемешалось! Не поймешь, кто правый, а кто виноват! Изменились времена, – безнадежно махнул он рукой. – Давай еще, что ли, по одной, Трофимыч. Проглотишь так пару стаканов, глядишь, и жизнь как-то веселее становится.
Петя Кроха взял бутыль за горлышко и осторожно, опасаясь обронить драгоценные капли, разлил в кружки. Заструился хмель, забулькал радостно. – Мне-то что, я так… помирать мне скоро. Мне за уркачей обидно, что нами теперь помыкает невесть какая шушера. Я тут на Хитровку зашел к своим корешам, спрашиваю, кто у вас теперь верховодит? А мне говорят, что теперь Кирьян в атаманах ходит. А кто он такой, этот Кирьян?! – брезгливо поморщился старый вор. – Он же под ружьем у красных стоял… Кому я это все растолковываю, – вновь махнул он рукой, – ты же сам комиссарил, знаешь… Ну, давай по маленькой, благословясь! – И, мощно выдохнув, выпил самогонку. Передернул плечами от избытка нахлынувших чувств и спросил: – Ну что у тебя там за оказия такая ко мне?
– Хочу на Хитровку под видом блатаря заявиться, – решительно рубанул Сарычев. – Как ты думаешь, они меня примут за своего?
– Школа у тебя уркаганская, можешь проскочить! – серьезно заметил Петя Кроха – Но жиганы народ сметливый, это надо признать, и подставу за версту чуют. Что ты им втирать будешь, когда придешь?
– Дело им предложу денежное.