Корона жигана

– Старых друзей не забываю. Если без копейки, могу помочь, но процентик вернешь. Сегодня без этого нельзя, деньги просто так никто не дает. Если дела ищешь, могу рекомендацию дать… А там сочтемся!

– Ну, благодетельница! Ну, мать-заступница! – восторженно восклицал конопатый. – Присоветуй, родная, а уж за мной не заржавеет!

Елизавета Михайловна лишь небрежно отмахнулась:

– Ладно, чего уж там!.. Чего не сделаешь для старых друзей!

– Эх, Елизавета Михайловна, красавица ты наша, – на правах хозяина продолжал охаживать гостью Федька Долото. – А может, коньячку отведаешь?

– Да знаю я ваш коньяк! – поморщилась женщина. – Самогон обыкновенный на какой-нибудь гадости настоян!

– Разве бы я посмел! – прижал малинщик широкие ладони к груди. – Чистейший коньяк! Пятьдесят лет выдерживался в дубовых бочках. Может, все-таки маленькую? – спросил он с надеждой.

– Ну давай! – отчаянно согласилась Елизавета Михайловна, махнув рукой, и, заметив, как Федька Долото принялся доставать из шкафа фужер, запротестовала: – Эй, эй, мне стопочку.

Мадам Трегубова взяла услужливо протянутую стопку с коньяком и выпила ее в два глотка, совсем по-мужски крякнув.

Глаза Елизаветы Михайловны заметно заблестели, не то от выпитого коньяка, не то от внимания стольких мужчин. Она поставила стопку на стол и, повернувшись к Федьке Долото, произнесла:

– Что ты скажешь, если к тебе сюда Кирьян на неделе придет? У него к тебе какой-то серьезный разговор имеется.

Федька Долото широко улыбнулся:

– Для меня это честь, пускай приходит. Только бы ты заранее меня предупредила, чтобы я в хатке своей порядок навел.

– Не беспокойся, предупредим, – пообещала мадам Трегубова. – А место у вас хорошее, легавых здесь не бывает. – И, взяв под руку Игната, продолжила: – Что-то мне на свежий воздух захотелось. Душно здесь у вас. Ты, Гаврила, захаживай. Свое слово я держу. – И, попрощавшись, зашагала к двери.

Игнат Сарычев топал позади. Старался не греметь, но кованые каблуки отбивали рваную дробь о дощатые ступени. Мадам Трегубова голову несла высоко – и впрямь королева Хитровки. Она остановилась лишь однажды, прислушалась к шуму, раздававшемуся из-за дверей на втором этаже, и, услыхав отчаянную брань, зашагала дальше, успокоившись.

– Как тебе малина? – самым безразличным тоном спросил Игнат Сарычев.

Мадам Трегубова брезгливо отряхнула с платья какой-то налипший сор и сдержанно отвечала:

– Приходилось видеть и получше.

Игнат Сарычев непроизвольно скривил губы:

– Понятно, что не царские хоромы. Я не о том… Хата не засвечена, перекантоваться здесь денек можно будет, да и мешки с деньгами есть где припрятать.

– Больно здесь народец стремный околачивается, – показала взглядом Елизавета Михайловна на мужичков, стоящих на углу.

Хрящ невольно улыбнулся:

– Можно подумать, что на Хитровке ангелы живут.

Елизавета Михайловна шутку не оценила:

– Скажешь тоже… На Хитровке народ родной, привычный, а здесь чужой.

– Мое дело – показать, а вам решать что к чему. Но место это верное. Лучшего не найти! Не впервой здесь останавливаюсь, и потом, отсюда три дороги выведут. И если что, по одной из них всегда уйти можно.

– Я Кирьяну передам, – сухо отвечала Елизавета Михайловна, – а ему решать. Ладно, пойду я. Ждут меня. – И, глянув на питерского широко открытыми глазами, сказала: – Ты ведь проводишь барышню до извозчика? А то мне как-то не с руки одной по улицам шастать, – кокетливо поиграла глазками Трегубова. – Народ здесь шальной, непуганый. А я барышня на выданье, тут я и девичьей чести могу лишиться. Кто же меня тогда, порченую, замуж возьмет?

Игнат Сарычев лишь широко улыбнулся в ответ. Ему неожиданно вспомнился город Амстердам, небольшой кабачок, в котором подавали пиво вот такие же грудастые блондинки. За скромную плату, на радость изголодавшимся морячкам, они приподнимали платье выше колен. А если морячок был особенно любезен и к тому же при деньгах, то щедро дарили ему любовь в кладовой кабачка. В том кабачке работала совсем юная официантка с пшеничными волосами. У нее были большие, наивные глаза, вводившие в заблуждение даже просоленных морем матросов. Трудно было поверить, что через ее тело прошла целая череда мужиков. Разрезом глаз она напоминала Елизавету Михайловну. Кажется, их цвет был точно таким же, сочно-бирюзовым.

– Не верю, чтобы этим можно было испортить такую удивительную красоту.

Елизавета Михайловна с интересом посмотрела на Сарычева.

– Шибко ты грамотный, Макар, как я погляжу. Часом в гимназии не учился?

– Лично мне не довелось. Но сейчас кого только в жиганах не встретишь.

– И то верно, – заметно успокоившись, отвечала Елизавета Михайловна.

На обратной дороге Последний переулок не казался Елизавете Михайловне таким уж унылым, и она весело подшучивала, без конца тиская локоть Игната тонкими пальчиками.