Коварный брамин из Ассама. Гибель империи. Реванш Янеса

– Потерпи, скоро узнаешь, – сквозь зубы процедил португалец.

– Посмеешь убить меня?

– Ты же посмел стрелять в махараджу Ассама, коим я все еще являюсь. Око за око.

– Ты не нашей крови.

– Имеешь в виду, я не напиваюсь вдрызг и не устраиваю бессмысленных побоищ, как ваши раджи? Нам все известно и о правлении Синдхии, и о правлении его брата, которого пристрелил как раз твой хозяин. Оба хороши.

– Отпусти меня. Я принадлежу к высшей касте моей страны.

– А в моей стране даже птицам высокого полета подрезают крылышки, если они совершают преступления.

– Я тебя не понимаю.

– Их душат гарротой. Это такая хитрая машина, ломающая шею.

– Ты действительно хочешь меня убить?

– Гром и молния! Я что, похож на шутника? Не видишь, мы уже заряжаем пушку.

Брамин побледнел, точнее, посерел еще больше. В его глазах заплескался невыразимый страх.

– Нет, ты не посмеешь, сахиб! Не посмеешь! За мной стоит сам Синдхия!

– Плевать мне на твоего Синдхию.

– Он за меня отомстит!

– Ну пока еще он меня не схватил, и что-то мне подсказывает, что я никогда не попаду в его лапы.

– Гувахати окружен.

– Хватит молоть языком. Твой хозяин ждет ответа. Сейчас он его получит.

Сказав это, Янес сделал знак горцам. Пятеро человек налетели на брамина и, несмотря на его отчаянное сопротивление, потащили на бастион. Там Тремаль-Наик заряжал пушку, поставленную в бойнице между зубцами башни.

Как уже упоминалось, это была древняя пушка с шестифутовым стволом. Она куда больше походила на кулеврину[57], чем на современные орудия. Наверное, эта пушка ржавела в каземате лет сто, не меньше. Давно никто не слышал ее грозного голоса.

Брамина привязали к жерлу. Ноги несчастного болтались в воздухе, так как ствол подняли на предельную высоту. Осаждающие не могли не видеть происходящего на бастионе.

Тремаль-Наик с запальником в руке ждал лишь приказа Янеса, чтобы поджечь двойной заряд пороха. Лицо брамина страшно перекосилось, глаза налились кровью, он судорожно брыкался и исступленно визжал. Янес холодно спросил:

– Ну как тебе? Не очень удобно, да?

– Брахма проклянет тебя и весь твой род! – хрипло взвыл брамин. – Брахма – величайший из богов Индии!

– Да-да, мне говорили, – скучающим тоном ответил португалец.

– Может, пора? – спросил Тремаль-Наик. – А то он подохнет от страха.

– Пожалуй, ты прав. Думаю, с него довольно. Отвяжите жреца, посадите на его клячу, и пусть проваливает.

– Ты добросердечен, сахиб, – заметил сын Кампура. – Мой отец его не пощадил бы.

– Твой отец – индиец, а я – европеец. Отпустив негодяя, мы покажем Синдхии, что ничего не боимся.

– По-моему, ты совершаешь ошибку, сахиб.

– Я тоже так считаю. – Тремаль-Наик отбросил ненужный запальник. – Подлеца следовало бы разорвать на тысячу клочков.

– Может статься, однажды он вспомнит наше великодушие и отплатит нам тем же. Отпустите его. Я многое предвижу, а еще больше чувствую сердцем.

Горцы нехотя отвязали брамина. Ноги у того подгибались, казалось, несчастный вот-вот лишится чувств. Воинам Садии пришлось самим свести его вниз и посадить на коня. Когда ему развязали руки, брамин долгим испытующим взглядом посмотрел на Янеса и спросил:

– Значит, ты даруешь мне жизнь?

– Да.

– Я снимаю свое проклятие с тебя и твоего рода.

– Мог бы и не утруждаться из-за подобных мелочей.

Брамин помолчал, потом добавил:

– Меня зовут Килтар. Запомни мое имя, сахиб.

– Заучу наизусть, – усмехнулся португалец. – Хотя ума не приложу, к чему оно мне.

– Ты подарил мне жизнь, я перед тобой в долгу. Синдхия, отправляя меня на переговоры, велел тебя убить. Благодарю Брахму за то, что он отвел мои пули.

– Но что скажет теперь твой хозяин?

– Он ничего мне не сделает, ведь я брамин.

– Поезжай. И постарайся больше не попадаться мне на глаза с недобрыми намерениями. Во второй раз я тебя не пощажу.

– Это правильно. Итак, запомни мое имя: Килтар, брамин из святого Бенареса.

Он поклонился, сделал несколько пассов, словно разгонял собственное проклятие, и повернул коня. Затем вновь с помощью сына Кампура пересек мост и поскакал к лагерю Синдхии.

– Что ж, – сказал Янес Тремаль-Наику, – утро прошло довольно плодотворно.

– Да уж, плодотворнее некуда. Отпустили негодяя на волю. – Тремаль-Наик хмыкнул и покачал головой.

– Поживем – увидим. Какой нам прок от его смерти? Бессмысленная жестокость. Попугали хорошенько, и будет с него.

Они вновь поднялись на бастион. Горцы поспешно разобрали навесной мост и забаррикадировали тяжелые бронзовые ворота, выходившие теперь в глубокий ров шириной около тридцати футов, который заполняла жидкая грязь пополам с гнилыми водорослями.

Брамин уже исчез в скопище шатров и шалашей, которые осаждающие соорудили, прячась от дневной жары. В лагере вдруг поднялся крик, раздалось несколько выстрелов, потом все стихло. Судя по всему, начавшийся было штурм прекратили.

Янес с тревогой ждал ночи, но банды Синдхии по-прежнему не двигались с места, хотя людей для нападения хватало.

– Знаешь, что я думаю? – сказал он на рассвете Тремаль-Наику, клюющему носом поблизости с ним. – Мое великодушие предотвратило штурм.

– Почему?