Коварный искуситель

Потом она лежала в его объятиях как в колыбели, и это не было похоже на животное спаривание, которое только что пережила. Ей было тепло, уютно, безопасно. Она думала, что на этом все и закончится, но он вдруг резко перевернул ее на живот и вошел сзади, насадив на себя так, что, казалось, достал до сердца, просто сильной рукой держал, наполнив собой до отказа и безжалостно лаская пальцами спереди.

И это было поразительно: прекрасно и так нежно – Белла не знала, что такое возможно. Муж проделывал с ней такое, но это сопровождалось жуткой болью и унижением. Она закричала, содрогаясь, сжимая его там, внутри, пока Лахлан не взял свое, выжав ее до капли. Или так ей казалось.

Лахлану же невыносимо было слышать ее крики, знать, что это наслаждение подарил ей он, и не видеть лица! Это его убивало. Прежде, чем понял, что делает, он перевернул ее на спину, широко развел ноги и взял снова, на этот раз решительно накрыв собой.

Белла ахнула, широко раскрыв глаза, и он замер.

– Я сделал вам больно?

На губах ее играла улыбка, лицо раскраснелось, и, погладив его щеку, она покачала головой:

– Нет-нет, мне все безумно нравится: ваша манера заниматься любовью.

Она сказала «любовью»? Что-то шевельнулось в его груди. Он-то думал, что это невозможно… Удерживая ее взгляд, он начал двигаться: не спеша, уверенно набирая чувственный ритм, проникая с каждым разом глубже, стиснув зубы, чтобы не растерять невероятное наслаждение, которое копилось в нем, – тяжелый, горячий. Лахлан тянул сколько мог, но было слишком хорошо.

Ее губы раскрылись, щеки вспыхнули, веки опустились, дыхание вырывалось хриплыми резкими вздохами, пальцы судорожно впивались в его плечи… Она вскинула бедра ему навстречу, в такт его движениям, и он утонул в волнах чувственных ощущений, не в силах больше сдерживаться. Лахлан ринулся в атаку, сливаясь с ней в неистовом ритме, увлекая за собой. Белла вскрикнула, тело ее выгнулось дугой, и он дал себе волю, буквально пронзая ее. Каждый спазм, каждый толчок, каждый вскрик наслаждения вырывались из самых глубин его существа. И все это время он не отрываясь смотрел ей в глаза, и это было восхитительно.

Ему едва достало сил, чтобы перекатиться на бок прежде, чем наступил финал, и, задыхаясь, выжатый до капли, он пал рядом с ней. Никогда в жизни он так не уставал, даже на тренировке у Маклауда, когда бегом поднимался на гору Куиллин.

И хорошо, что усталость не некоторое время отключила способность думать. А когда Лахлан понял, что натворил, блаженное забытье сменилось жгучим стыдом. Как он решился на такое? Как посмел оскорбить Беллу?

Он принял вызов, рискнул и потерпел поражение: хотел доказать ей, что все это ничего не значит, но понял, что ошибся. Отрицать бесполезно: дело не в похоти, она ему нужна больше, чем кто бы то ни было. Но зачем же он ее обидел? Почему так отвратительно себя ведет?

– Мне жаль, – сказал Лахлан срывающимся голосом.

Белла перекатилась на бок и воззрилась на него с печальной улыбкой, которую он воспринял как жестокий укор его совести.

– Знаю.

Ничего она не знала и ничего не поняла, черт возьми! Смотрела на него, как на кого-то другого и, похоже, видела то, чего в нем явно не было. Она слишком многого от него ждала, а он никогда не будет таким, каким ей хочется его видеть. Неужели она не догадывалась, что он всегда будет делать ей больно?

Лахлан переживал бурю противоречивых чувств: тоска, обида, замешательство, гнев. Белла скрутила его узлом, заставила забыть о действительно важных делах.

– Это ничего не меняет, – процедил Лахлан.

Долгую минуту Белла смотрела на него, и он был вынужден терпеть эту тень печали в ее глазах.

– Значит, это было простое совокупление, да?

Она бросила ему в лицо это грубое слово как наживку: пусть попытается согласиться или опровергнуть!

Сердце колотилось как сумасшедшее; казалось, вокруг него сжимается кольцо высоких стен, он уже идет по темному туннелю. Почему бы просто не оставить его в покое? Зачем она все время что-то выясняет?

Лахлан посмотрел ей прямо в глаза и жестом ответил:

– Да, именно так.

Белла смело выдержала его взгляд.

– Вы лжец, Лахлан Макруайри! Вы можете лгать мне, но самого себя вам не обмануть.

И, не говоря больше ни слова, Белла собрала одежду, поспешно прикрыла наготу и оставила его в покое, в темноте и тишине, которую нарушал только громкий стук его сердца.

Белла надеялась, что Лахлан передумает, с того мгновения, как рано на рассвете сэр Алекс разбудил ее, чтобы преодолеть последнее короткое расстояние до побережья, до самых тревожных минут, когда ждала в темноте, пока мужчины добывали галеру под носом у спящих английских солдат. Да и потом, в долгие часы в холодном море, пока галеру качало на волнах, а трое мужчин пытались удержать судно, которым обычно управляла целая команда, Белла говорила себе, что Лахлан признает-таки правду: их связала не только плотская страсть. Белла понимала разницу между настоящим чувством и похотью, а также знала: то, что между ними было, даже сравнивать нельзя с унижением, которому она подвергалась в прошлом.