Ковчег. Исчезновения — 1.

— Им дело до всего, если от этого пахнет по-настоящему большими деньгами, — ответила Нина. — Тем более, что "Ковчег", можно сказать, вторгся на их территорию, ибо они считают своим все, что спрятано от посторонних глаз, будь то на земле или под землей. И легенду о Вольном Охотнике они запустили для того, чтобы на "Ковчеге" поняли, что кое-кто претендует занять место на их корабле. Да, если в самом деле вмешались эти силы, империя и королевство, тогда, кем бы они ни были, все, кто стоит за "Ковчегом", им не позавидуешь! Не хотела бы я оказаться в их положении!

Еремеев чуть было не сказал, что и то положение, в котором сейчас оказались они двое, тоже едва ли способно вызвать чью-либо зависть. Зачем их заперли тут? Что для них уготовили? Во всяком случае, не похоже, что их когда-нибудь выпустят из этого подземного бункера.

Щадя ее, вопрос он попытался задать как можно осторожнее:

— А нам эти королевство с империей, по-твоему, чем-то могут помочь?

Осторожность его была излишней. Эта девочка обладала исключительным мужеством и не собиралась падать духом.

— Вы про то — помогут ли они нам выйти отсюда? — спросила она. — Кто мы для них такие, чтобы нам помогать?.. Впрочем, — добавила она, — если дело дойдет до схватки исполинов, — я имею в виду "Ковчег" и королевство с империей, — то, возможно, всем будет попросту не до нас, и тогда, глядишь, нам удастся что-нибудь предпринять. В общем, видно будет. Пока я оцениваю наши шансы выйти отсюда процентов эдак… — Она наморщила лоб, словно решала какую-то отвлеченную задачку. — Процентов эдак в десять, ну в пятнадцать, не более. Что, кстати, в нашем положении, по-моему, не так уж и мало.

В отличие от Нины, Еремеева эти проценты как-то не слишком вдохновляли. Не желая размышлять о том, что означают для них те оставшиеся восемьдесят пять, а то и все девяносто процентов, он перевел разговор на другую тему.

— Ты была там с Ириной. Что с ней теперь? — спросил он.

Нина сказала:

— Если вы о том, какие последствия могут быть от этого газа, то не волнуйтесь, он почти безвреден, вызывает лишь временное состояние транса. Просто она там уже давно и вдохнула слишком много этой дряни, для релаксации понадобится, я думаю, дня два, не меньше… А если вы о ее дальнейшей судьбе — тут дело обстоит хуже. Собственно, сейчас мы почти в одинаковом положении, я и она. Она, конечно, была там не в себе, но даже из тех ее слов я поняла, что она, — правда, в отличие от меня, не рациональным, а своим, интуитивным путем, — но подошла к главной тайне "Ковчега" так же близко, как и я. Не думаю, чтобы, кроме нас с ней, об этой тайне даже в высшем руководстве "Ковчега" знало больше двух-трех человек. Самаритянинов — и тот, как я поняла, об этом пока не догадывается. Я сама только сегодня, когда сидела там, с духами, вдруг пришла к разгадке — кажется, наконец поняла, как читается последняя из этих двенадцати табличек. Вы даже не представляете себе, какая это бомба! Если она рванет — "Ковчегу" конец!

— И что же это за бомба? — поинтересовался Еремеев.

— Термоядерная!.. Но, вы уж простите, я лучше не буду вам говорить. Если до кого-то дойдет, что и вы это знаете, то ваши шансы упадут вообще до нуля.

— Но ты же знаешь. И Ирина, знает.

— Ирина им все-таки зачем-то, видимо, нужна, — сказала Нина. — Я — вообще иное дело: со мной они еще могут кое о чем поторговаться. А вы им не нужны ни для чего, вас они устранят сразу и без малейших раздумий. Пять строк некролога в "Литературной газете" — вот и все, что от вас останется. И виновата в этом буду я!

— Такой уж я, по-твоему, никчемный? Весь умещусь в пять строк… — попытался пошутить Еремеев, но получилось это у него как-то невесело.

— Простите, — сказала Нина. — Я просто попробовала воспроизвести их логику. Пользы от вас для них никакой, а устранить вас несложно — вот и все их резоны. Они и этих пяти строчек читать не станут, им будет совершенно безразлично, были вы или вас не было.

Еремеев подумал: случись вправду то, о чем она говорит, — и что в самом деле останется от него, кроме тех пяти строчек, и то если кто-то сподобится их написать? Что еще? Несколько книжек, забытых даже теми, кто их прочел, ворох бумаг и хлам никому, кроме него, ненужных вещей, больше, увы, ничего. Пролетело сорок лет, а поди определи — был он или не был.

Он заставил себя улыбнуться.

— Боюсь, — вздохнул, — едва ли много людей озаботится этим вопросом: был ли я?

— Это просто потому, — с неожиданным жаром сказала Нина, — что у вас почти нет друзей и мало кто знает, какой вы на самом деле!

— И какой же я, по-твоему, на самом деле? — поинтересовался он.

— По-моему, вы очень хороший человек, — ответила она уверенно.

Ему это показалось странным.

— С чего ты взяла? — спросил он. — Ты меня по сути и не знаешь, мы с тобой знакомы-то всего несколько дней.