Ковчег. Исчезновения — 1.

— Иногда и нескольких минут бывает достаточно! — отозвалась она с тем же жаром. — Достаточно даже одного-единственного поступка! Сегодня, например! Вы не раздумывая примчались сюда, чтобы выручить меня!.. Да, правда, тут еще была ваша жена; но если бы я одна угодила в западню, — неужели вы остались бы сидеть на месте?! Вы бы так же сломя голову помчались сюда! Что, скажете, я не права?

— Права, — сказал он. — Но, по-моему, каждый бы на моем месте…

— Скромность украшает истинного героя, — сыронизировала она. — Не каждый — вы сами знаете!.. И не только в этом дело… Вы сказали, что мы знакомы всего несколько дней? Ошибаетесь! Я вас знаю уже четыре года! Вы меня не помните?

Еремеев внимательно посмотрел на нее. Попытался представить себе, как она могла выглядеть четыре года назад, и не сумел. Сколько ей было тогда? Лет двенадцать, совсем ребенок.

— Я вам напомню, — сказала она. — В Москву тогда привезли новый фильм Марко Феррари, это, кстати, после Феллини второй мой любимый режиссер. Я достала два билета в Дом кино и позвала на просмотр самого Саламахина — был у нас один такой в одиннадцатом классе. А училась еще только в седьмом. Он считался красавчиком, все девчонки по нему сохли. И еще он считался большим интеллектуалом — это потому, что собирался поступать на киноведческий во ВГИК. Теперь-то я понимаю — на самом деле был он лопух лопухом, только и умел к месту и не к месту сыпать всякими именами: ах, Антониони, ах, Тарковский, ах, Брессон! Сейчас уже не понимаю, что я в нем такого нашла.

Знала, на что он клюнет! За билеты эти отдала все деньги, которые копила на новые джинсы. Если бы я догадывалась, чем обернется! А он наверняка догадывался! Поэтому у входа его уже поджидала какая-то его поклонница, стриженая под болоночку.

Его билетерша, разумеется, пропустила, а мне: "Тебе, девочка, еще рано ходить на такие фильмы". Тут Саламахин: "Слушай, раз тебя все равно не пускают, отдай Светке свой билет, не пропадать же". Я болоночке этой билет отдала, а сама стою, чуть не плачу. Как будто ноги об меня вытерли!

Как раз в этот момент вы подошли. "Ну и дружок у тебя! — говорите. — Ничего, не грусти. Пошли". У вас лишний билет оказался. А из фойе вас уже звали две киношные знаменитости, и билетерша, когда мы проходили, слова мне не сказала.

Потом, перед началом сеанса, мы сидели в баре за одним столиком с вашими знакомыми, пили кофе. А Саламахина с его болонкой даже не пустили туда, они смотрели на нас через стеклянную дверь и только глотали слюнки. И мне хотелось показать им язык! Помните, как у Феллини в "Ночах Кабирии"? Когда ее, Кабирию, посадили в роскошный лимузин, она ехала и кричала из него своим подружкам: "Смотрите, смотрите, с кем я еду!" Глупо, правда? Но я и была тогда совсем еще глупая, маленькая…

А вы помните тот вечер?

Да, теперь он вспомнил. И вышло-то вначале совершенно по-дурацки. У Ирины в ту пору, как он подозревал, завязался роман с каким-то не то йогом, не то экстрасенсом, у которого она, по ее словам, лишь обучалась искусству медитации. Было там что-то между ними или нет — теперь иди гадай, но в ту пору его, Еремеева, все это изрядно мучило. Нынче не вспомнить, готов он был в тот вечер к настоящему адюльтеру или просто маялся дурью, но в тот вечер взял да и позвал на этот просмотр в Дом кино одну подругу юности, с которой когда-то его очень даже многое связывало.

С этим, однако, произошел облом — подруга почему-то не явилась. Он уже собрался уходить, и тут вдруг стал свидетелем того, как смазливый какой-то парень по-хамски обошелся с маленькой девчушкой в очках. Она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Может, из-за того, что ему, Еремееву, и самому было погано, он особенно близко ощутил, что у этой девчушки сейчас творится в душе. Дальше все случилось именно так, как Нина и рассказывала. Помнится, он потом еще поразился смышлености этой девчушки. Все-то она знала, совершенно на равных участвовала во взрослом разговоре, рассуждала очень умно и самостоятельно. Удивительная, в общем, оказалась девочка!..

— Помните? — снова спросила она.

— Да, теперь вспомнинаю, — проговорил он. — Не бог весть какой подвиг с моей стороны. Что я, собственно, сделал такого особенного?

Нина сказала:

— Вы помогли человеку не чувствовать себя несчастным — неужели это мало, по-вашему? А для меня это был очень важный день. Один из самых важных дней в моей жизни! Ведь вы меня сейчас не узнали, правда же? Еще бы! И никто не смог бы узнать! И все благодаря тому вечеру! Я тогда поняла, что хватит быть гадким утенком! Тогда как раз я и выбросила эти дурацкие очки, вставила линзы, сменила прическу, стала по-другому одеваться. Конечно, такая случайность, как в тот вечер, повториться не могла, но я все равно думала — вдруг, вдруг!.. Вдруг повторилось бы — и вы бы смотрели на меня уже совсем другими глазами, чем тогда!

Еремеев не знал, что на это сказать. Даже по сравнению с той девушкой, которую он видел всего десять минут назад, она сейчас была совсем, совсем другая.