Красавица

Его слова ударили Селину, как пощечина. Словно граф заглянул в самую ее душу и нашел ее самый великий страх. Она вздрогнула, когда очередной порыв ветра ознаменовал последнего прибывшего. Того, кого она ожидала увидеть уже давно. Селина была готова к тому, что ее последний порез будет быстрым. Но все равно ужалит. Точно струна арфы, резко оборвавшаяся, издавшая последний печальный звук, закравшийся Селине в самое сердце.

Одетта отказалась встречать взгляд Селины, когда остановилась слева от Никодима. Ее плечи были опущены, глаза мрачные. Тем не менее она подошла и встала бок о бок с дядей Бастьяна, и ее походка была твердой.

– Прости меня, mon amie, – сказала Одетта, опустив свои медовые глаза. – Ты мой друг. Но они… моя семья.

Этим последним порезом граф словно бы подвел невидимую черту.

Селина не могла доверять ни одному из членов Чертогов. Смешно было думать, что они когда-либо будут верны ей. Если Никодим приказал им предоставить ее своей судьбе – они сделают, как им велено.

Майкл уже отказался использовать Селину в качестве наживки. Если Никодим помешает Бастьяну помочь ей, она останется одна, как граф и пообещал.

А убийца продолжит красться во мраке.

«Быть может, мне стоит еще раз помолиться, – хмуро подумала Селина. – На первом ряду в соборе Сен-Луис, где сидят величайшие грешники».

И вдруг она кое-что поняла.

«Пойдем со мной в сердце Шартра».

Мысль остудила разум Селины, пронесшись холодом по ее венам. Она поняла, где нужно устроить засаду. И пусть она сгинет в аду, если станет ждать, пока какой-то юноша ослушается свою семью ради ее планов. Она поступит как и всегда – сделает то, что необходимо сделать. В Париже Селина Руссо нанесла смертельный удар своему обидчику, и ей не на кого было положиться, кроме себя самой. Она преодолела полмира, чтобы начать новую жизнь, хотя будущее и не сулило ей ничего хорошего.

Она не позволит никому – ни человеку, ни демону – встать у себя на пути.

Зима, 1872

Джексонвиль-сквер

Новый Орлеан, Луизиана

Я полагаю, эта ночь закончится кровопролитием, и только я знаю, по чьей вине.

Может, она и загонит меня в ловушку с помощью своего милого дьявольского маскарада и своих милых умных мыслей.

Все будет напрасно, ведь она не ведает, что творит.

Любовь есть доказательство того, что кровь сама по себе ничего не значит.

Я радуюсь, что моя кровь гуще масла.

Et brille plus fort que le soleil (И горит ярче солнца).

Прекрасная гниль

Селина жила и дышала французской модой последние пять лет.

В Париже она узнала, как важно подобрать верный наряд. Как платье рассказывает о девушке, может, даже раньше, чем девушка сможет рассказать о себе. Одежда открывает двери так же легко, как и закрывает их. С практической точки зрения то, как одевается девушка, говорит не только о том, где ее место в жизни, но и о том, какое место в жизни она хочет занимать.

В этом заключалось искусство подбора нарядов. Из всех причин, по которым Селина полюбила моду, эта, пожалуй, являлась основной. Мысль о том, что она окутает свое тело в цвета, сочетающиеся с ее душой. О том, что одно лишь платье может отражать ее надежды, страхи и мечты. О том, как шелка могут стать доспехами в ее руках.

Именно эти размышления вдохновили Селину на наряд, в котором она была сейчас. Он совсем не подходил для нынешнего мероприятия, однако идеально подходил по всем другим параметрам. Как боевой мундир лунной богини. Или, быть может, королевы тьмы.

Селина улыбнулась сама себе. Иногда девушке не мешает создавать магию самостоятельно.

Она наполнила легкие солоноватым воздухом теплого вечера. Последний дневной дождь закончился как раз тогда, когда солнце опустилось за горизонт. И все многолюдные улицы Нового Орлеана сияли, как только что отполированное серебро, а воздух наполняли ароматы железа и дыма. Подол ее платья мелькал над зеркальными лужами, а черная тафта вилась за спиной.

Селина остановилась у арки главного входа в Орлеанский бальный зал. На миг ей почудилось, что именно на этом месте стоял маркиз де Ла Файе́т[147].

Хотя вряд ли он бы прибыл на праздник с двухчасовым опозданием.