Красавица и чудовище

Фраза «Париж, куда меня послал отец» и изучение свадебного платья на фотографии, найденной Винсентом, дали Катрин информацию о социальном положении женщины, которая подписалась просто Маргарет. Платье было настоящим платьем от Диора, только кружева могли стоить семьсот — восемьсот долларов — долларов 1950 года. Обстановка, которую Катрин, бывшая подругой у трех невест из высшего света, узнала, принадлежала роскошной церкви Сен Джордж. Им не пришлось долго пролистывать страницы светской хроники, чтобы обнаружить сообщение о широко освещаемом бракосочетании между доктором Джекобом Веллсом и мисс Маргарет Чейз, единственной дочерью — и единственной родственницей — Энсона Траверса Чейза, одного из самых могущественных, самых безжалостных и, несомненно, самых состоятельных предпринимателей Нью-Йорка, входящих в число десяти тысяч самых богатых промышленников. К тому времени, как Катрин начала выходить в свет, его уже не было в живых — и, судя по всему, что она слышала о нем от отца, посещавшего тот же клуб, он сейчас горел в одном из кругов ада, предназначенных для тех, кто угнетал ближнего своего.

Но Катрин помнила о встрече с затворницей Маргарет Чейз на одном из тех огромных светских приемов, которые она имела несчастье посетить, пока ее отец лелеял надежды найти ей подходящую партию. Краткое знакомство, деликатное рукопожатие, обмен хорошо отработанными улыбками и похвалы платьям друг друга прежде, чем они перешли к другим светским обязанностям; но у Катрин сохранилось воспоминание о стройной, белокожей, довольно увядшей женщине, которая, вероятно, была бы необычайно красива, если бы в ее тонком лице было хоть какое-то оживление.

Полутора часами спустя, после двух чашек крепкого кофе и затем душа, Кэтрин позвонила приятельнице своего отца Ким Баскервиль, пожилой вдове, которая всю жизнь вращалось в тех кругах высшего нью-йоркского общества, где капиталы были составлены уже давно, и, по ее собственным словам, знала все обо всех, кто представлял из себя что-либо. Катрин знала, что Ким вставала рано — покормить своих шестерых птичек и трех пекинесов, — в шесть тридцать ее наверняка можно было застать дома после пробежки вокруг парка Грамерси.

— Маргарет Чейз? — спросила Ким, и в ее голосе послышался внезапный порыв сострадания. — О Боже, да, я знаю ее адрес, бедняжки, если она дома — она месяцами то ложится в больницу, то выписывается после химиотерапии. Рак поджелудочной железы — ее оперировали дважды, и сейчас… Говорят, что дело только во времени.

— О, — сказала Катрин, словно кусочек головоломки вдруг опустился на место, — о, мне так жаль. Эта красивая молодая девушка умирает.

— Что ж, — сказала Ким, к ее голосу возвращалась обычная твердость, — где жизнь, там и надежда, как говорится, только иногда бедная Маргарет казалась такой хрупкой. Вам, вероятно придется связаться с мистером Даттоном — Генри Даттоном: он к ней ближе всех с… да, с ноября, тогда они, по-моему, познакомились. Просто удивительно, как он о ней заботится. Да и почему бы ему в самом деле этим не заниматься — она оставляет ему за милосердие все до цента.

— Правда? — Катрин опустилась на краешек табурета, сняла с головы полотенце и начала расчесывать волосы пальцами, чтобы они быстрее просохли. За окном снова начал моросить серый дождик, мелкий, нудно барабанящий по террасе, отражение тоски письма, написанного в Париже столько весен назад.

— Да, совершенно открыто, — зачирикала Ким, услышав задумчивую нотку в ее голосе, — ты ведь знаешь, что людям нужно завещать кому-то деньги, и абсолютно естественно, что человек, зарабатывающий деньги милосердием, считает прибыльным предлагать свои услуги тем, кто болен и без семьи. Я только рада, что у нее есть друг, который за ней присматривает.

«Может быть, — подумала Катрин, записав адрес Маргарет Чейз и отправившись сушить волосы. — И может быть, я несправедлива к добросердечному человеку, занимающемуся тяжелым трудом». Но, основываясь на своем опыте работы в районной прокуратуре и жизни среди сливок нью-йоркского общества, где она выросла, она не замечала, чтобы перспектива денег выявляла в ком-то лучшие качества.

А Маргарет Чейз умирала. Катрин помедлила, перевела взгляд с зеркала туалетного столика на серое утро за окном, вновь чувствуя печаль от невероятной несправедливости всего этого. Наверняка это она поместила объявление в газете, она послала за ним, за человеком, женившимся на ней многие годы назад, которого она поклялась любить вечно.

И Катрин подумала, дал ли такую же клятву Отец.

В семь тридцать, приняв душ, накрашенная и одетая в изысканное сочетание красного с черным, Катрин пересекла мраморный шахматного рисунка пол холла одного из роскошных домов на Пятой авеню и дала на чай лифтеру, чтобы тот доставил ее к апартаментам Чейз в пентхаузе.

Генри Даттон встретил ее у двери.

— Прошу прощения, что пришла так рано.

Он покачал головой с приветливой улыбкой:

— Ничего страшного. Вы, очевидно, занятая женщина, так же как и я занятой мужчина… Хотите кофе, мисс Чандлер?