Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор

В отчете новониколаевского губпрокурора за январь–апрель 1923 года сообщалось: «В Каинском уезде самосуды начали развиваться в связи с возвращением из ДВР амнистированных бывших белогвардейцев»; партизанами Краюшкиным и Сибилевым были убиты Щедрин и Ильиных. Помощник губпрокурора писал: «Краюшкин сбежал, а Сибилев арестован. Дело закончено и ждет суда… Он [Сибилев] производит впечатление твердого, энергичного и честного человека. Психология чисто партизанская». Тогда же сибирский краевой прокурор П. Г. Алимов отметил три случая убийств красными бандитами в Каменском уезде[2840]. В 1922–1923 годах в районе села Вершино-Рыбинского Канского уезда бывшие партизаны Гусаровы совместно с милиционерами совершали вымогательства, избиения, присваивали ценные вещи, издевались над арестованными, убили 11 человек и целиком одну семью. Среди погибших были председатель выездной сессии губревтрибунала, нарсудья и милиционер

[2841].

В других сибирских регионах наблюдалась похожая картина. В ячейке села Усть-Сертинское Мариинского уезда 12 коммунистов были исключены из партии за красный бандитизм. В Тайгинском районе в красном бандитизме участвовали, наряду с сельскими коммунистами, и милиционеры. В Кузнецком уезде в бандитизме участвовали и руководящие работники, и рядовые партийцы. Пившие запоем ответработники смещали и арестовывали друг друга по малейшему поводу, а сельские партийцы устраивали «японские землетрясения» (в этом термине – отзвук сейсмической катастрофы сентября 1923 года, разрушившей Токио), в ходе которых они производили облавы с массовыми арестами, разваливали дома, грабили и убивали. Комиссия Томского губкома, работавшая в Кузнецком уезде в 1924 году, зафиксировала полную оторванность ячеек уезда от населения и сильнейшую народную ненависть к коммунистам, охарактеризовав ситуацию как «какой-то кошмар, граничивший с красным бандитизмом»[2842]

(хотя это и был, разумеется, беспримесный красный бандитизм!).

В ответ часть активного населения продолжала скрываться в тайге либо помогала налетчикам в их борьбе с властью. На повстанческую активность руководство губернии отвечало варварским институтом заложничества. В сентябре 1923 года секретарь Томского губкома РКП(б) В. С. Калашников для борьбы с бандой Пермикина предложил начальнику губотдела ГПУ и командующему ЧОН «взять в заложники детей бандитов, объявить, что они будут расстреляны, если только банда сделает хотя бы еще [одно] нападение»[2843].

В следующем месяце председатель Томского губотдела ГПУ М. А. Филатов предлагал Томгубкому РКП(б) «просить Сиббюро разрешить брать заложниками в целях окончательной ликвидации бандитизма членов семьи активных бандитов, ведущих связь с действующими бандами». Заместитель полпреда ОГПУ по Сибири Б. А. Бак активно поддержал своего подчиненного, наложив такую резолюцию, обращенную к секретарю Сиббюро ЦК РКП(б): «Т. Косиор! Практика заложничества у нас по Сибири существует[,] и в местах сильного бандитизма она необходима»[2844]. Таким образом, чекисты, как и в Гражданскую войну, в своей повседневной работе постоянно применяли краснобандитские методы.

Очень заметной стороной красного бандитизма были бесчинства воинских формирований, занимавшихся усмирением мятежников во многих регионах Сибири и Дальнего Востока. Так, пограничные части легко расстреливали даже своих: бывший комвзвода 2‐го погранэскадрона П. М. Земсков в апреле 1922 года задержал в забайкальском поселке Зоргол двух бойцов 2‐го кавполка – Петрова и Шадрина – и из‐за отсутствия у них документов велел двум конвоирам их по пути расстрелять, что и было сделано. Земскова за это полтора года спустя осудили к расстрелу без права на применение амнистии[2845]

.

Штурмовые отряды РКП(б) – войска ЧОН – отличались исключительной беспощадностью к повстанцам и сочувствовавшему им населению. Власти больше тревожились не из‐за террора, а из‐за мародерства, приводившего к разложению и снижению боеспособности. В приказе по ЧОН от того же августа 1922 года пресловутые «самореквизиции», типичные для красных штурмовиков, были названы «бандитскими проявлениями», позорящими РККА[2846].

Беспощадность войсковых частей, действовавших в Тюменской губернии после подавления Западно-Сибирского восстания 1921 года, наглядно показана Н. Г. Третьяковым[2847]. В конце июля 1922 года Ишимский отряд ЧОН под командой Квашнина, преследуя повстанцев, вторгся в соседний Тарский уезд, где начал производить экспроприации и расправы над местными жителями, заподозренными в связях с «бандитами», «чем вызвал враждебное отношение населения как к лично отряду, так равно и к Советской власти вообще», поскольку сам вел себя по-краснобандитски[2848].