Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор

Межличностные конфликты переплетались и с религиозными противоречиями. В ночь на 21 апреля 1925 года в селе Усть-Талмак Солонешенского района Бийского уезда «в дом старообрядческого попа Черепанова, где происходило молебствие, была брошена граната, от разрыва которой один из присутствующих убит, остальные четверо ранено… Крестьяне в один голос обвиняли местную ячейку РКП(б)…» Под влиянием общего настроения партийцев 21-летний Пётр Сысоев, «увязавший поражение ячейки со своими личными обидами от зажиточных старообрядцев, решился на совершение преступления». Сочувствуя убийце, коммунисты заявляли, что тот осуществил важный «политический акт»: кровь пятерых верующих «спасет 500 человек от религиозного дурмана»[2906].

В том же 1925 году прокурор Сибирского края П. Г. Алимов, посетив Ачинский и Минусинский округа, обнаружил не только что «значительная часть членов и кандидатов [РКП(б)] вооружена и без оружия не мыслит себе работы», но и факты террористических акций по отношению к «спецам», а также «брожения» среди бывших партизан, недовольных отсутствием льгот и недостатком внимания к ним со стороны властей[2907]

. Видный партизан Д. Е. Блынский, взявшись за мемуары, в этот период твердо формулировал кредо: «Мой личный взгляд такой: никаких пощад врагам, в свое время издевавшимся над нами. Если бы мне разрешили этих гадов уничтожить, с удовольствием бы согласился. А пока буду жив, то бороться буду с такими элементами, иначе нельзя с ними жить»[2908].

По оценке А. П. Угроватова, совершенно отошли от партизанщины примерно 40% сибирских ячеек, где коммунисты занялись своим хозяйством и до 1928 года вели себя относительно спокойно. В остальных ячейках были заметны разочарование властями, пьянство, склоки. Эти ячейки противопоставляли себя прочим крестьянам, ждали очередных нажимных кампаний, грезили о мировой революции, дебоширили с оружием и стрельбой, порой доходили до бандитизма. К 1925–1926 годам таких ячеек было не менее трети. Оставшаяся четверть ячеек состояла из политически совершенно безграмотных партизан-бедняков, практиковавших как левацкие и анархические взгляды, так и крайние формы насилия с нередкими проявлениями красного бандитизма[2909]

.

По этим причинам частые бессудные расправы над политическими врагами продолжались долго, особенно в восточносибирских и дальневосточных районах, где многие партийцы категорически не признавали правительственных амнистий. В 1925 году Иван Семаков, один из вожаков антибольшевистского восстания 1918 года в Туве, воевавший затем в повстанческих отрядах Шмакова, Кайгородова, Казанцева и Бакича, был пойман тувинскими чоновцами и по дороге в Минусинск застрелен конвоем якобы «при попытке бегства». Тувинские партизаны «…видя безнаказанность бандитов, некоторых из них прибрали к рукам по-партизански, где увидят, там и стукнут – так были убиты [Иван] Русский, Неклюдов, Матвеенко и другие» – это произошло в период до 1925 года[2910].

В 1925 году в Бурят-Монголии отмечались случаи убийств комсомольцами (бурятами и русскими) местных граждан под предлогом классовой борьбы[2911]

. В начале 1926 года в Черемхово слушалось дело группы коммунистов и комсомольцев села Евсеево, которые в период борьбы с белым повстанчеством самочинно убивали и грабили неугодных им лиц[2912]. В мае 1928 года председатель Тесинского сельсовета Минусинского района коммунист Нестеренко убил одного приезжего за «контрреволюционное прошлое»[2913]

.

По мнению И. В. Павловой, «дух красного бандитизма просуществовал в сибирской деревне до самого конца 20‐х годов, более того, искусственно поддерживался властью в ходе проведения с конца 1925 года целенаправленной политики „фаворитизации“ бедноты, а затем был непосредственно использован для организации общего наступления на крестьянство, разжигания гражданской войны в деревне и для обоснования политики ликвидации кулачества как класса»[2914]. Громадный скачок красного бандитизма произошел в коллективизацию, когда тот стал, по сути, основным инструментом ее проведения и опирался на действия не только силовых, но и партийно-советских структур – от уездного уровня до комячеек, во многом повторяя картину начала 20‐х годов.

Ситуация с красным бандитизмом на Дальнем Востоке повторяла развитие событий в Сибири, причем в усиленном виде. Все годы Гражданской войны на Дальнем Востоке партизанский террор и мародерство не знали берегов и в 1920–1922 годах были куда сильнее, чем в 1919‐м. Отъявленный бандитизм ярко проявлялся с самых первых шагов повстанцев в захваченных ими городах. И это было заметно не только в начисто уничтоженном партизанами Николаевске-на-Амуре.