Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор

Воинские части действительно снабжались за счет местного населения. В ноябре 1920 года Особый отдел Иркутской губЧК отмечал, что 311‐й полк 35‐й дивизии ворует баранов у бурят[2872]. Летом 1921 года бойцы 13‐го и 15‐го полков 2‐й Верхнеудинской дивизии НРА грабили бурят Агинского аймака, угоняя десятки лошадей и быков и забирая ценности, причем партизанское руководство дивизии покрывало виновников. Главком НРА В. К. Блюхер 2 ноября назначил комиссию для расследования злоупотреблений и выяснения виновных в угоне скота и ограблениях бурят-монголов, переселявшихся из Монголии в ДВР[2873].

В сводке от 1 декабря 1921 года органы ГПО отмечали, что в Прибайкалье отношение бурят-монголов к власти и русскому населению «враждебное и злобное» из‐за захвата русскими части земель[2874]. Судя по оценке чекистов, высказанной немного позднее, летом 1922 года, акценты несколько сместились: «…неравномерное пользование землей в Прибайкалье породило антагонизм бурят (у которых излишки) и русских, вплоть до вооруженных столкновений». Здесь видно, что в органах ГПО считали, вслед за русскими жителями региона, будто коренное население пользуется слишком большим количеством земли. Чекистами отмечалось и то, что местные власти бессильны навести порядок в национальных взаимоотношениях[2875]. Комячейки Уншинского хошуна приказывали каждому крестьянскому хозяйству предоставить партийцам «по котлу самогонки». Противостояние продолжалось долго: по данным ГПО ДВР, в ноябре 1922 года южнее станции Зубарево «появился отряд бурят, скупающий оружие»[2876]

. При этом часть бурятского населения вносила лепту и в красный бандитизм: в июле 1922 года в Баргузинском районе Прибайкальской области действовала банда из 25 бойцов с бурятом во главе, именовавших себя коммунистами[2877].

Очень серьезно пострадало от партизанщины военно-чекистских частей коренное население Якутии, для которого политика военного коммунизма продолжалась с 1920 по первую половину 1922 года. Органы власти этой области были крайне насыщены криминалом. Уже через две недели после захвата власти в Якутске, 28 декабря 1919 года, якутские большевики убили эсера Б. С. Геллерта, участвовавшего с ними в перевороте и назначенного командующим революционными войсками Якутской области[2878]. Однако Якутское оргбюро РКП(б) в августе следующего года постановило это убийство «считать актом политической целесообразности»

[2879]. Ф. Е. Оленев до 1914 года отбывал каторгу за «обоюдную драку», потом работал на электростанции, почти весь 1919 год провел узником Якутской тюрьмы. А на август 1920 года Оленев уже работал начальником этой тюрьмы[2880]. Как отмечал в июне 1921 года Якутский губком РКП(б), местные коммунисты «не только отрывались от масс, но и явились очень заметными поставщиками уголовного элемента», из‐за чего в Якутской тюрьме партийцы составляли 20% заключенных[2881]

.

В 1921–1923 годах, в период массового повстанчества в Якутии, направленного против преступлений военно-коммунистической политики, численность мятежников доходила до 10 тыс., и К. К. Байкалов, командуя их подавлением, позднее утверждал, что повстанцы «на засадах убили несколько тысяч красноармейцев»[2882]. Председатель Якутского губревкома П. А. Слепцов-Ойунский 20 ноября 1921 года подписал обращение к мятежным якутам и тунгусам, предлагая им переходить на сторону красных, за что обещалось прощение. Несогласным капитулировать «бандитам» Ойунский угрожал тем, что по приказу командующего 5‐й армией «за… [их] преступления… понесут кару заложники…»[2883].

Крайняя жестокость местных властей являлась откликом на соответствующие установки центра. Полномочная комиссия ВЦИК, созданная решением Политбюро ЦК, своим приказом № 171 от 11 июня 1921 года санкционировала расстрел заложников из числа мирных жителей на территориях Тамбовской губернии, охваченных повстанчеством. Этот опыт применялся в целом ряде регионов. Известный приказ командующего 5‐й армией И. П. Уборевича от 22 сентября того же года, обращенный к населению Енисейской, Иркутской и Якутской губерний, объявлял о самых жестоких мерах в борьбе с повстанцами. Выполняя его, власти Якутии в «неблагонадежных» селениях в порядке террора расстреливали каждого пятого жителя. Вот что говорилось, и не без удовлетворения, в информационной сводке ГПУ от 15 марта 1922 года по поводу действий внутренних войск: «Численность восставших [в] Якутобласти исчисляется поголовным участием Якутского, Колымского, Верхоянского и части Вилюйского уездов. <…> Настроение наших частей хорошее, которых трудно сдерживать от поголовного уничтожения якутов»[2884]. Партийный лидер автономии М. К. Аммосов в телеграмме для ЦК РКП(б) сокрушался, что в местностях, занятых повстанцами в 1921–1922 годах, «даже русские крестьяне в большинстве сочувствовали им»[2885].