Красные валеты. Как воспитывали чемпионов

Итак, набирало канцелярскую значимость дело об «овсяном» сговоре. В следовательском усердии всех превзошёл майор Басманов. Тянет его вот к таким масштабным историям. Он ведёт курс «Конституции СССР» в нашей выпускной роте. Нечто неуловимое единит его в моём воображении с капитаном Зыковым, несмотря на то, что внешне они совершенно различны. Майор Басманов не громоздок и ростом даже пониже среднего. Думаю, в нём сантиметров сто семьдесят. И лоб у него узкий, но велик по длине и заметно скошен под чёрные жестковатые волосы. Виски остро подбриты. Глаза тоже узкие и скорее даже не узкие, а всегда сощуренные. Брови по-хозяйски насуплены и размашисты, а в концах далеко сломлены книзу. Подбородок туповатый, чуть раздвоенный. Словом, первое впечатление всегда располагающее: лицо кругловатое, прищур вроде бы с лукавинкой, и даже оспины не портят общей приятности и как бы незаметны. Каждый чувствует в нём своего, да и в манерах ничего офицерского, хотя на кителе медаль ветерана — 20 лет РККА, такая неприкладистая среди нынешних: под красной коротышкой-планкой несуразно крупный диск. У майора достаёт и других наград, но он носит лишь эту, одну эту.

Обыкновенно Басманов расхаживает по классу: шаг неслышный, как бы с носка. Жест скуповатый. Говорит вдумчиво, не заботясь о красивости. При случае обласкает прилюдно и тоже не как все: два — три слова, но до слёз взволнует. Знает он такие, а возьмут за душу — и уж готов за него на всё и первое дело — открыться. Такие слова, вроде бы самые простые, а век не забудешь!

Уже не единожды мы «прикупались». Он и потолковать умеет как с равным: вникнет в твои неурядицы, посочувствует; коли уместно — пообещает помощь и очень тепло похвалит за откровенность, а после может безжалостно и неожиданно покарать, используя доверчивость. Вообще в подробности наказания вникает всегда лично и спуска не даёт.

«Рукаст», не без почтения говорит Шубин. И при всём том жертвы доверчивости не переводятся. И потому слывет майор первым и лучшим педагогом в училище. И на всех досках почёта за ним — главное место в венчике из нарисованных лавровых веточек.

Однако в истории с «овсяным сговором» даже он остался с носом. Клятва, непроизнесённая, но сама собой разумеющаяся, сковала нас. Без лести преданных не оказалось даже для первого педагога. В те дни запах его табака не выветривался из канцелярии.

Утомлённо, но приветливо поднялся майор Басманов навстречу моему рапорту. Без соблюдения субординации, по-товарищески усадил рядом. Справился о здоровье, хотя не только я, но и все мы болеем до чрезвычайности редко. Потом попросил передать привет родным и посоветовал чаще писать: «Мать — всегда мать…» Разговаривал без натянутости в голосе, а вроде бы делился какой-то заботой. И забота эта несъёмна с его плеч ни днём, ни ночью.

Мы сидели за длинным столом в окружении портретов полководцев и вождей, схем битв на Чудском озере, Куликовом поле, под Полтавой, среди квадратиков и разноцветных линий сравнительных диаграмм развития СССР по отношению к царской России 1913 года. В шкафах, соблюдая равнение, полка за полкой теснились сочинения и сборники материалов Румянцева, Петра I, Кутузова, Суворова, Сталина, пособия по истории партии, опять сочинения Сталина и пачки брошюр с его выступлениями и ответами на вопросы. Прямо над дверью, на обширнейшем холсте, запорожцы измышляли ответ турецкому султану. Картину за сумерками почти не разглядеть, но она так примелькалась, я и без света видел, как сияют выскобленные головы казаков. А внизу, сбоку, хладно, непорочно мерцали стёкла шкафов. Значительно и весомо рождалось каждое слово:

— Догадываетесь, почему вы здесь? Да, доверие, но… — майор поднял вверх палец, — особого рода. Объясню. Без участия таких, как вы, мы не мыслим строительство передового общества. Почему «особого»? Тоже объясню. Ваше призвание — руководить. Так проявите волю. На доверие отвечают доверием… Их фамилии? Кстати, можете воспользоваться ручкой. И помните: воля — это прежде всего самостоятельность…

Едва слышным прибоем приходит сюда гвалт наших помещёний. Всё заглушают стены старинной кладки. И на окна заказчики не поскупились: в три метра высотой с овальными закруглениями под потолком и с подоконниками шириной едва ли не в метр. На письменном приборе передо мной несколько ручек. Все с перьями «рондо». На чернильницах — колпачки белого металла.