Подмораживало, яснели звёзды за верхними переплётами окон, и реже и разнобойней обзванивала железные наличники капель, и уже откуда-то из-за крыш лунный свет разливался в пустых ветвях тополей. И как всегда в ночь с распахнутым небом околдовано цепенел ряд деревьев на улице.
— Благодушием, близоруким отношением мы, сами того не замечая, облегчаем нечистое дело каким-то перерожденцам, создаём благоприятную обстановку в смысле заметания следов. Сползание по наклонной — вот что такое наша снисходительность. И по существу — это попустительство, пораженческая политика, своего рода моральное растление.
Ваш отец на фронте погиб? А братья, сёстры?.. Вот так-то. Нет у нас права, да это и глупо, если не преступно, принимать в расчёт чувства. Они, жертвы борьбы, — майор Басманов повёл рукой, — требуют сейчас от вас честности. Решение вы обязаны принять и примите! Жить в обществе и быть свободным от общества никому не удавалось…
Я так и молчал, майор, наконец, устал убеждать и отпустил меня с наказом «подумать»…
Если бы не расположение подполковника Кузнецова, первый педагог извёл бы Кайзера придирками и поучениями. Майор полагает знания вне обязательного курса как бы подтачивающими идейность и дисциплину. На всех он смотрит как на «кирпичи в государственном здании». Судьба каждого «кирпича» интересна лишь с точки зрения надёжности всего сооружения.
«Воспитание, — заявил он на одном из уроков — есть процесс “формовки кирпичей” государственности».
Кайзер съязвил на перемене:
— Разобрать «кирпичики», а там кобра вроде Басманова.
Кайзер «кирпичную» теорию считает не то чтобы ошибочной или ущербной, а умышленно унизительной, когда нет жизни, а есть «кирпичная кладка» жизней. Кто тут в роли мастера, прораба и кто совком подкидывает цементную массу, Кайзер не уточняет. Да и зачем? Ведь это всего лишь сравнение, противобасмановская филиппика. Кайзер сказал это ещё в прошлом году, когда мы возвращались из увольнения: смотрели фильм «Великий перелом».
В фильме Сталин по телефону произносит знаменитую фразу: «Будет и на нашей улице праздник». Вернее, не сам Сталин, а её жадно выслушивает командующий фронтом (не в кино, а в жизни им являлся генерал-полковник Андрей Иванович Ерёменко, бывший унтер-офицер императорской армии). И все в кинозале, как и командующий на экране, затаивают дыхание. А затем — блаженный шёпот, размягчённые голоса по рядам… Тогда, в фильме, под Сталинградом самый кризис назревал. Там ещё в роли Минутки, шофёра командующего, — Марк Бернес…
Юрка Глухов жалел, что не сможет посмотреть фильм «Третий удар» второй раз. Там Сталин разгадывает замысел германского командования в районе Никопольского плацдарма: «Нэ нравится мнэ этот Никопольский плацдарм…» В роли Сталина — народный артист СССР Алексей Дикий: говорит без акцента. Каждое слово, как бой курантов на Спасской башне, а ведь голос слабый, даже напрягаться приходится. Я этот фильм по второму заходу смотрел, а Юрка и Кайзер — по первому.
Мы имеем право на увольнение и в субботу, и в воскресенье, но Юрка тогда клюнул на басмановскую «откровенность за откровенность» — и погорело увольнение! Кайзер ещё дал совет:
— И поделом! Ты ему в следующий раз погон поцелуй. Приложись, не стесняйся — он совсем не против, он — за такое обхождение.
Юрка месяц не разговаривал с Кайзерам, я их мирил. И даже когда мирились, чуть по новой не разругались. Кайзер сказал, что понимает и преподает курс «Конституции СССР» первый педагог по-своему, и не то чтобы заблуждается, а выхолащивает предмет. И никакой он не знаток права и государственных устройств, а начётчик, но начётчик особого рода — лицедей, по нутру — злокачественный…