Красные валеты. Как воспитывали чемпионов

Коллективка!

Какое воинское прегрешение серьёзнее? Нами занялся штаб Приволжского военного округа. 1-я рота, как стопушечный фрегат, гордо выдержала атаки москитного флота авторитетных комиссий, разбирательств и самостоятельных, одиночных диверсий против нашего единства. А наказание грозило нешуточное: отчисление выпускника рядовым в армию для прохождения срочной службы.

Овсянка явно потеряла прелесть для нашего начпрода капитана Бравича. Кухня стала вызывать у нас приступы голодного нетерпения необычными ароматами. Нас даже взялись баловать сметаной. Диковинный продукт! Мы выливаем блюдце на бумажную салфетку. Просачивается мутная водичка. На самой салфетке застревает белая масса величиной с пятак! Вот это фокус!

Мы знаем, ни один из наших строевых офицеров не посмеет и пальцем прикоснуться к казённому добру. Сам же капитан Марк Ефимович Бравич способен служить образцом хранения служебной тайны. Да, спокон веку кухонная челядь хранит цеховые секреты и охулку на руку берущую не возведёт…

Дежурный вылаивает рапорт. Подполковник Кузнецов рассеянно моргает:

— Здравствуйте.

— Здравия желаем, товарищ подполковник!

— Вольно. Садитесь.

— Вольно, садись! — накрик повторяет дежурный и «рубит» к своей парте.

Сегодня у нас поголовный опрос по всем темам, почти экзамен. Мы узнали об этом на перемене. Нас должен спасти Кайзер. Он смиренно поднимает руку.

— Луч света в тёмном царстве, — молитвенно шепчет Ванюша Князев.

— У вас вопрос, Штиглиц?

— Так точно, товарищ подполковник.

— Слушаю.

Кайзер застывает, будто внезапно теряет память. Он отрешенно взирает на портрет А. А. Жданова — портрет нависает над классной доской. Как и Сталин на довоенных фотографиях, Андрей Александрович в глухом полувоенном костюме без знаков различия. Губы под усами — в отеческой укоризне.

— Не выдай! — шепчет Ванюшка. — Заступник! Кормилец! Шпарь любой вопрос. Пробуй!

— Одна попробовала… — Кайзер беззвучно отвечает одними губами, но мы разумеем его: — да пятерых родила.

Подполковник Кузнецов подслеповато ведёт пальцем по фамилиям в журнале. По классу панический стук и шелест. Я знаю: Кайзер актёрски затягивает паузу: сводит счёты. Насилие за насилие.

— Не прикидывайся дуриком, Кайзер, — сытым баском умоляет Лёвка Брегвадзе.

— Дезертир!

— Предатель!

— Он продаёт нас, ребята!

— Штрейкбрехер!..

Шёпот со всех сторон.

Кайзер делает вид, ровно потерял вопрос, и не сводит взгляд с портрета. Однако бывший член Политбюро и вообще бывший генерал-полковник, знаток музыки, литературы, театра, кино, военного флота, экономики, а также пианист-любитель, учёный-философ и коммунист-интернационалист Андрей Александрович Жданов безгласен (1896–1948). Он уже умер, однако, портрет по-прежнему в ряду портретов членов Политбюро. Его выступления о современном состоянии и задачах искусства мы обязаны знать назубок. Поэтому любая проповедь безыдейности, аполитичности, «искусства для искусства», вредные и вражеские писания Зощенко, Ахматовой, Германа, Садофьева, Комиссаровой, Ягдфельда, Штейна, Хазина, Слонимского нам чужды и оскорбительны (при упоминании каждого из этой кучки «перерожденцев» Брегвадзе подносит к носу палец крючком, но так, чтобы преподаватель не видел). Мы клеймим их, а читать не читали и читать не собираемся. Всей душой презираем их литературные выкрутасы.

Я в парадной форме перед Новогодним балом.

Уже выпускник, мне 17 лет.

Майор Шемякин замещал тогда Гурьева.

— Это о них писал Маяковский, — сказал он. — «Эти потоки слюнявого яда часто сейчас по улице льются…»[9] — и тут же добавил: — Гнил и затхл мир так называемого искусства подобных отщепенцев. Всех этих и прочих интеллигентов горстка — народу на них плевать. Дотоле он ничего не слышал о них, и, как видится, знать не желает…

Майор — пожалуй, самый спокойный человек в том обширнейшем городском квартале, где находится и наше училище. Его ничто не способно вывести из себя, поэтому и прозвище у него с давних лет — Всеспокойннейший. Он однажды услышал его за спиной и понял, что это о нём, повернулся, смерил Воейкова из 1-го взвода взглядом совиных глаз, пожал плечами и пошёл себе в канцелярию. При всём том он три шкуры сдерёт за домашнее задание, но будет такой же спокойный. И ещё он справедливый, училище не знает случая, дабы он попусту над кем-нибудь показал свою власть. И ещё нам нравится его безупречная выправка и два ордена Красного Знамени. А эти «боевики» просто так не давали. Левую руку он обычно держит в проёме кителя между пуговиц: у него оторваны два пальца… До войны он преподавал в Саратове литературу и русский язык. В 1939 его забрали в армию. В начале сорок первого он вышел из училища пехотным лейтенантом. И ещё говорят, Славка Шемякин играл за сборную города по футболу. Словом, ребятам он нравится…