Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Все эти конфликты были вызваны действиями трудовых дезертиров, «самовольщиков» и прогульщиков. Нарушение ими закона потребовало создания огромного бюрократического аппарата, состоящего из милиции, прокуратуры, гражданских и военных судов, которые тратили много времени, энергии и ресурсов на то, чтобы разыскивать их, судить, выносить им приговоры и назначать наказания. Эти усилия и расходы часто не оправдывались. Трудовое законодательство военных лет оказалось более репрессивным на бумаге, чем на деле. Целых 385 000 трудовых дезертиров, вероятно, отбыли срок в ГУЛАГе, но запугать всех наказанием не удалось[987]. Посреди хаоса трудовой мобилизации руководители предприятий не сообщали о дезертирах или не снабжали прокуроров достаточной информацией, а те, в свою очередь, не могли собрать сведения, необходимые для возбуждения дела. Военные трибуналы отклоняли множество дел за неимением документов или ввиду смягчающих обстоятельств либо были вынуждены проводить заочные суды. Обвинительные приговоры, сопровождавшиеся тюремным заключением, составляли лишь незначительную долю от числа уголовных дел, а оно, в свою очередь, – еще меньшую долю от числа бежавших. В 1943 году к реальному сроку приговорили только 29 % тех, о чьем побеге сообщили в прокуратуру, в 1944 году – всего 15,5 %. За эти два года лишь 21 % всех зарегистрированных беглецов действительно отбывал наказание

[988]. Если эпопея с трудовой мобилизацией продемонстрировала ограниченность способности государства контролировать труд в военное время, то бесплодное преследование дезертиров можно назвать апофеозом этой эпопеи. Рабочие, движимые голодом, семейными обстоятельствами, тяжелыми условиями, а к концу войны и возрастающим желанием вернуться домой, массово нарушали суровое трудовое законодательство. После нескольких лет лишений и терпеливого подчинения военной дисциплине они тщательно взвешивали риск возвращения. Однако уход с работы вовсе не означал нежелания помогать фронту. Подавляющее большинство беглецов быстро находили работу в промышленности или сельском хозяйстве в родных местах и продолжали вносить свой вклад в дело войны. Репрессивные меры играли на удивление незначительную роль в готовности советских рабочих идти на столь тяжелые жертвы и прилагать столько усилий к победе.

Глава 8

Здравоохранение

Теперь я поняла, какую я сделала ошибку, что поехала в этот ад. Здесь сильный голод и в день выносят из завода по 18–19 гробов. Здесь бывают сильные ветры и холода, я хожу в рваных чулках, ноги всегда мокрые, а ходить далеко – через весь город.

Мария Печенеговская, комсомолка, мобилизованная на металлургический завод в Златоусте[989]

Война обернулась затянувшимся ростом уровня смертности среди гражданского населения СССР. Скопление миллионов беженцев и эвакуированных на переполненных железнодорожных станциях и в битком набитых вагонах без всяких удобств, чистой воды и медицинской помощи создавало опасные условия для вспышек и распространения эпидемий. Повсеместный голод и недостаток питания страшно подорвали здоровье людей всех возрастов. На оборонном производстве рабочие контактировали с новыми, ядовитыми веществами, а соседство разных предприятий в одном плохо оснащенном здании ставило безопасность рабочих под серьезную угрозу. Война потребовала от системы здравоохранения беспрецедентных усилий, поставив перед ней чрезвычайно сложные задачи: контроль над распространением эпидемий, противостояние детской смертности и алиментарной дистрофии, поддержание здоровья рабочих на предприятиях. Вместе с тем органы здравоохранения и медицинский персонал были лишены почти всего, что требовалось для постановки диагноза и лечения больных, раненых и умирающих от голода. Потребности обыкновенных людей в тылу были подчинены нуждам солдат, сражающихся на фронте.

Врачи, медсестры и работники системы здравоохранения столкнулись с угрозой огромного масштаба, какой здоровье людей не подвергалось со времен Гражданской войны 1918–1920 годов. Бо́льшую часть медиков вскоре призвали в армию, оставив в тылу лишь «костяк» для противостояния все более тяжелому положению. Елена Скрябина, в начале 1942 года эвакуировавшаяся из Ленинграда с двумя детьми и пожилой матерью, рассказывала, что весь их маршрут был усеян грязью и человеческими экскрементами: