Пропаганда действовала особенно эффективно, когда ориентировалась на истории обычных людей и встраивала эти истории в целостный политический нарратив о фашизме. Ее наиболее удачные образцы достигли цели. Лозунги, например «Единый и нераздельный боевой лагерь» и «Фронт и тыл едины», емко отражали происходившее в прифронтовых и подвергавшихся бомбежкам городах, вместе с тем отдавая должное рабочим и их роли в обороне. Развернутые в 1942 году кампании по повышению производительности, тесно связанные с обещанием Сталина обеспечить Красную армию техникой, необходимой ей под Сталинградом, встретили широкую поддержку населения. Многие агитационные кампании, включая те, что касались обучения других, торжественных обещаний повысить производительность и экспериментов с непрерывным производством, исходили от самих рабочих. Не менее эффективной оказалась и «пропаганда мести». Но когда действия государства расходились с тем, что люди знали и чувствовали, такого успеха добиться не удавалось. Например, до прозвучавшего в июле 1942 года приказа Сталина «Ни шагу назад» государство не реагировало на запрос рядовых граждан на правдивую информацию о происходящем. А риторика общей жертвы давала обратные результаты, когда местные чиновники старались извлечь личную выгоду из своего положения.
Реакцию советских граждан нельзя назвать однородной. Их отношение к войне менялось и зависело от классовой принадлежности, национальности, личного опыта и политических взглядов. Отдельные группы населения могли надеяться на поражение СССР или даже ждать прихода немцев, но свидетельств об организованном саботаже в тылу мало. Рабочие и другие группы, выигравшие от революции, проявляли, как правило, бо́льшую преданность советской власти. Среди раскулаченных крестьян чаще встречались те, кто затаил на нее обиду. Но и крестьян массово мобилизовали в армию и на оплачиваемую работу, на предприятиях им открывались новые перспективы и новый опыт. Крестьянство и рабочий класс – две наиболее многочисленные группы советского общества – претерпели изменения за годы войны. Представители всех социальных групп и народов, пострадавших в годы Большого террора (1935–1939), пытались примирить озлобление на государство с поддержкой воюющей страны. Некоторые откровенно надеялись на падение советской власти, и даже убежденные коммунисты, такие как Ольга Берггольц, переживали внутренний конфликт. Из отчетов о немцах Поволжья известно, что среди ссыльных оказались как преданные коммунисты – возмущенные депортацией целой общины, – так и те, кто демонстрировал антисемитизм, враждебное отношение к советской власти и надежду на победу Германии. И все же подавляющее большинство советских граждан делали все для помощи фронту и изо дня в день стойко переносили лишения, которые в другой политической обстановке могли бы привести к краху или беспорядкам.
Поддерживая страну в войне, обычные люди руководствовались разными мотивами: родные на фронте, отвращение к оккупации и жестокости фашистов, советский или национальный патриотизм, гордость за социализм. В конце концов, с момента революции прошло всего двадцать пять лет, и для многих она оставалась частью непосредственного опыта. Юные солдаты выросли на героических рассказах о Гражданской войне – о том, как Сталин и красноармейцы защищали ту же территорию, за которую они сражаются теперь под Сталинградом[1250]
. Главное, что вновь и вновь подтверждают сведения, полученные из писем, дискуссий и исследований: обычные люди не скупились на жертвы, которых от них ждали. В коллективном письме рабочих оборонного завода в Свердловской области говорилось:Наш народ очень любит свою родину и ради ее идет на все лишения и жертвы, терпеливо переносит все лишения и тяжести войны… Но обидно и больно осознавать то, что кто трудится, кто защищает свою родину, а многие из руководителей попримазались, как говорится, на теплых местах и занимаются хищением продуктов и обманом даже государства[1251]
.Они просили только одного – чтобы жертвы или лишения были общими.
«Кирпичная пыль и зола»: освобождение и восстановление