Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны

Очередная облава. Ну, вот. Значит, мы облавы, много я ходила, потом меня через два месяца в военный трибунал забрали… Тройка. Значит, председатель военного трибунала и два заседателя. Значит, я и она. Ну, и идет дело. Он юрист, с очень высокой квалификацией. И нас двое. <…> Я, в моем присутствии несколько расстрелов мы подписывали. …Ну как, очень хорошо помню. Заключенный, идет дело, объясняется дело, потом свидетели идут. Все. Все доказательства. День, два, и три дня, и десять дней. Сколько надо было, столько и шло. Слушателей не было, только были свидетели, «тройка» закрытая. Ну, полицаев мы судили очень много. <…> Первый был у нас такой крупный, нам это очень врезалось в память, потому что врач. <…> Когда пришли немцы, он, значит, явился к немцам и предъявил свои услуги, что, значит, против советской власти и хочет работать с ними. Там был большой лагерь военнопленных, и там врачи наши, наши же военнопленные, и не военнопленные, которые их проверяли. А немцы очень боялися тифа, инфекционных болезней. Так они брали, отбирали в бараки тех, которых можно спасти потом, там, передать партизанам, или еще какое-то, там же очень развито было партизанское движение. <…> Он [этот врач] пришел и сказал, что я это все дело поломаю. <…> Он их выдал. Его назначают начальником лагеря военнопленных, и всех, кого освобождают, военнопленных, по ранению, по болезни, он сам всех проверял. И очень многих расстреляли, очень многих… С его подачи. И у нас вот такие горы были писем с фронта, от свидетелей. Были письма с фронта, что обращаются к советской власти, чтоб если он где-то есть, жив, чтоб, значит, его найти, судить и уничтожить. И рассказывают все его деяния, какие он делал. <…> Ему был вынесен расстрел, это первое было такое, знаешь, ощущение жуткое. Мы даже об этом тогда не думали, что нам кто-то будет мстить. Даже мысли не было. Не было даже такой проблемы. То есть мы были герои, потому что мы наказывали виновных[1269]

.