Крик

– Что? – профессор и сосед застыли в ожидании чуда. Будто сейчас раздастся глас с небес. И после паузы отец произнес:

– Началось ограбление народа. У народа начали отбирать то, что в течении семидесяти лет он строил и собирал. Причем роли были распределены предельно грамотно. Одни, это пишущая и болтающая интеллигенция, продолжали кричать о свободе слова. А другие начали приватизировать народную собственность, то есть грабить. Те кричат: «Свобода слова», а эти грабят под шумок. А кто из простых людей, да и не очень простых, понимал – что такое приватизация? Почти никто. Признаюсь, я и сам этого не понимал.

– И я не понимал, – говорит сосед.

Профессор не хотел признавать себя олухом обманутым и так, дипломатично, произнес, что он, конечно, знал, что такое приватизация. Но он считал, что она будет происходить справедливо, а не по-бандитски.

– Вот именно, – обрадовался отец. – Вот именно. Ведь пусть многое было в стране не так, но мы же привыкли к справедливости в отношениях и надеялись на справедливость. А тут вылезли хищники, отморозки.

– Вот я считаю, – говорит профессор. – Надо было проводить приватизацию так, как Столыпин проводил земельную реформу. Отдавать предприятия не первым попавшимся неподготовленным людям, действительно хищникам, а то и бандитам, а людям готовым к производственной деятельности.

Вера Ивановна, видя, как разошлись мужики, с каким азартом и, по всей видимости, надолго, отозвала меня в другую комнату.

– Пусть они там горланят. Мой-то скучился по умным разговорам. Здесь в основном с телевизором спорит. Со сторожами особенно не поспоришь, они по другой части.

– Не страшно зимой тут одним?

– Нисколько. Да мы не одни. Вон сто пятый участок остался. Помнишь Зуевых? Сто двадцатый. Одна мать осталась.

– А почему одна – тяжело ведь?

– А мы же тут рядом, другие вот наверху. Помогаем, если что. Она не может жить со своими молодыми. Ребенок еще у них родился. Ну и сплошные содом и гоморра. Гости придут, такие же молодые. Пьянки, танцы. А квартира – всего две комнаты. Говорит, что здесь она в тишине, почти как в раю. Лишь бы здоровье не подвело.

Мы уселись с ней на диванчике, и она спрашивает:

– Ну, как отец без матери? Новую жену не пытался привести? Он как-то летом, года два назад, приезжал с женщиной.

– Действительно, было такое и сейчас отец с женщинами встречается, но вот чтобы, как он говорит, с кем-то на серьезной основе, у него не получается или не хочет. Я первое время со страхом ожидала этого, просто не представляла, как я буду жить и рядом не мама, а кто-то другой. Потом, когда появились деньги, решила, что сниму квартиру. Но отец так никого и не привел. Он встречается с женщинами, но домой никого не приглашает. Не знаю, может меня стесняется.

– Так жаль Наталью. Молодая ведь еще была. А нам вот одним со старым придется помирать. Сын вряд ли с Америки прилетит, дорога дорогая. Пока своими ногами ходим терпимо, но когда совсем старыми станем… Не по себе даже.

Я все с тревогой думала, что начнет сейчас спрашивать про Игоря. Мне так это неприятно, но она видимо поняла и не спрашивала. Конечно, им тут одним скучно и она рада поговорить с любым человеком.

– А как мальчик? – спрашивает.

– Степка молодец. Ходит в садик, со свекровью занимается английским.

– Да ты что! Вы помирились, да?

– Не сказать, чтобы окончательно помирились, но она Степку очень любит. И она сейчас одна, поэтому с удовольствием с ним занимается.

По ней вижу, что так хочется ей поговорить про Игоря, вздыхает сочувственно, но так и не решилась.

Когда мы вернулись к мужчинам, дискуссия была в самом разгаре. Ораторствовал отец:

– Я скажу так. Не знаю, согласитесь вы со мной или нет. Реформы нужно было проводить или под эгидой партии коммунистов – это китайский вариант. Или военная диктатура. Конечно, на время реформ.

– Ну, тут я с вами не соглашусь, – говорит сосед. – Коммунисты, они настолько были скованы своей партийной дисциплиной, там так была подавлена любая инициатива, я имею ввиду политическая, что ожидать этого от них было нереально.

– Вы что, считаете никаких позитивных изменений от коммунистов было ждать нереально?

– Конечно.

– А Китай? Вот он пример возможности невозможного. Только выбрались из мракобесия, я имею в виду последние заскоки Мао, и такой поворот.

– Э нет, Николай Иванович. Вы не учитываете, что в Китае коммунисты находились у власти к тому времени в два раза короче, чем в России. Почти на тридцать лет короче. Они пришли к власти в 49, а у нас в семнадцатом. Это почти поколение.

– Так у них и гайки круче завинчивались, чем у нас. Возьмите хотя бы культурную революцию. Я думал, что из мракобесия культурной революции они сто лет не выберутся. А им хватило каких-то десять.