Я вообще потеряла всяческое желание разговаривать, а уж с Василисой Ефимовной не хотелось встречаться даже взглядом. Ни с того ни с сего я пожалела, что не возникло проблем с моим «рабочим содержимым» во время досмотра багажа. Как было бы славно, навернись вся эта поездка из-за отсутствия у меня разрешения на пистолет!
Но не саботировать же собственную работу. Мало того, что непрофессионально, но в нелегкой службе телохранителя – смертельно опасно.
Так что бдительности я не теряла и гадалку прикрывала как положено. Рональд Петрович ассистировал мне, как один опытный боец другому, понимая практически без слов. Хоть какой-то плюс в этом инциденте у стоянки аэропорта: это происшествие нас больше сблизило. К тому же мы втащили гадалку в здание вдвоем, без помощи Коновалова я бы точно не справилась. Вероятно, если его мужская гордость и была уязвлена вчерашним нападением Макова, то сегодня ему явно воздалось.
В самолете крупногабаритный Коновалов невольно создал затор, пока возился с багажом Руслана (одна некрупная спортивная сумка) и вообще – проверял, хорошо ли ребенок устроился. Стюардессе пришлось несколько раз повторить ему просьбу «пройти на место согласно купленному билету».
– Ты, красна девица, что присмурнела-то? – поинтересовалась у меня Василиса Ефимовна. Глядела, однако, настороженно.
Я смерила ее взглядом.
Стоит ли затевать деликатный разговор о поведении здесь, среди десятков любопытных глаз и ушей? Нам повезло еще, что в самолете никто не лез с вопросами или просьбой об автографе.
А ведь утром я поднимала вопрос о маскировке. Но от маскировки, хотя бы и базовой, Василиса Ефимовна отмахнулась, заверив меня, что а) мы втроем с Загребец и Коноваловым прикроем ее от кого угодно; б) она поднапряжется и
И я не стала спорить, тем более что время поджимало.
А оно вон куда повернуло.
– Что соколик мой ясный сказал? – непринужденно поинтересовалась гадалка, не дождавшись моего ответа.
Экстрансенс, черт побери. Я-то не сообщала, зачем и куда мне надо отойти.
– Что поговорит с вами, – вздохнула я. – Когда приземлимся.
Ох как жаль, что я при исполнении и не могу выпить стаканчик-другой. Голову захотелось затуманить, окутать алкогольными парами и не думать уже ни о чем.
– …нет, я не могу, не могу, понимаешь? – Женщина, сидящая впереди нас, разговаривала по телефону – высоким, натянутым как струна голосом, грозя вот-вот расплакаться. – Боюсь, и все! Нет… нет, я… ладно, я позвоню. Пока.
Только истерики мне тут не хватало.
Василиса Ефимовна, сидевшая у окна, просунула руку вперед, в просвет между спинками, и дотронулась до локтя пассажирки.
– Первый раз летишь, милая? – матерински-ласково, доверительно поинтересовалась она. – Страшно?
Женщина развернулась к нам, заглядывая в пространство между спинками кресел, и я увидела, что она совсем еще молодая. Двадцать пять, едва ли больше.
– Не то чтобы страшно… – начала было она.
– Ты не бойся. – Комарова погладила ее по предплечью, насколько позволяли поза и расстояние. – На здоровье плода полет не отразится. Тем более беременность ранняя.
Меня прошиб холодный пот. В обход всевозможных инструкций и здравого смысла Комарова опять
– Ой, – девушка смущенно отвернулась, зашуршала бумагами, торчавшими из папки на ее коленях. Перед моим взглядом мелькнул заголовок медицинского бланка.
Подтверждение о наличии беременности.
У меня внутри словно тугая пружина разжалась.
– А я вот первый раз лечу, и правда первый. – Пассажирка снова повернулась к нам, едва закрыла папку. – Просто не люблю самолеты, а вы?..
Она успокоилась, разговорилась, на щеках проступил румянец. Василиса Ефимовна тоже оживилась. И, к счастью, более никаких
– Знаете, – призналась пассажирка, прежде чем повернуться обратно к себе, – я вот села, и так нервничала. А с вами поговорила – будто с мамой. Так спокойно стало, будто ничего страшного в жизни больше не случится.
Василиса Ефимовна уверенно кивнула ей.
– Все будет хорошо, – заверила она.
Ох, как мне-то хотелось на это надеяться.
Сперва все шло вполне спокойно. Я послеживала то за Русланом, то за Комаровой. Но мальчик хлопот вообще не доставлял. Поразительно нетребовательный, он поел и вскоре заснул.
Василиса Ефимовна, кажется, тоже спала. Сидела неподвижная, будто статуя. Голова откинута, руки расслабленно лежат на подлокотниках, глаза закрыты.
Пассажирка впереди нас обернулась было разок, но, увидев, что Комарова спит, в разговор вступать не стала.
Я продолжала бдеть, не позволяя себе отвлечься чтением или прослушиванием музыки. Поразглядывала немного свою подопечную. И как только в этой небольшой женщине сконцентрировалась такая сила? Как же так вышло, что мы с Коноваловым не могли ее сдвинуть?