Кристальный пик

Последнее Солярис признал неохотно, отводя глаза. Возможно, он был прав, ведь война для правителя то же самое, что шахматная партия: остается только ждать, когда твой противник сделает следующий ход, а это может занять недели, если не месяцы. Сидеть сложа руки и ждать новостей было даже мучительнее, чем смотреть на усеянное телами поле. Такими темпами я скорее паду жертвой безумия, нежели жертвой стрелы или ножа в спину.

— Раз ты считаешь, что это будет уместно... Хорошо, — сдалась я в конце концов. — Только никакого засилья стражи и горна! Меня и так все заметят. А еще возьмем с собой остальных.

— Остальных?

— Маттиолу, Гектора, Тесею, Сильтана и Мелихор. Трое последних и вовсе никогда на таких празднествах не были. Хочу показать им, что дейрдреанцы не всегда такие мрачные и угрюмые, как те, кого они видят в замке.

С каждым новым именем, что я называла, лицо Соляриса вытягивалось все больше. Но на иные условия я была не согласна: мало того, что мне еще никогда не доводилось присутствовать на городских увеселениях, так я еще должна была убедить своим поведением горожан, что восстания не несут никакой угрозы Кругу, и наш союз с другими туатами по-прежнему процветает. Словом, я должна была веселиться, а как это делается я уже и не помнила, потому и надеялась, что друзья освежат мою память.

Так вместе мы приступили к с борам на летний Эсбат. Те заняли у меня куда меньше времени, чем подготовка к сейму или Вознесению. Оно было и неудивительно: я не хотела сильно выряжаться туда, где шелк, привезенный из Ши, уже считался непотребной роскошью, а самыми искусными украшениями были серебряные заколки. Мне хотелось стать частью народа, и для этого лучше было вызывать уважение, а не зависть. Потому я остановилась на хангероке из грубоватой бязи, расшитой золотистой плетенкой и выкрашенный в абрикосово-оранжевый цвет — такого цвета в летний Эсбат, как в самый длинный день в году, было небо до самой полуночи.

Оставив волосы распущенными, я заплела в косу лишь рубиново-красные локоны, куда Тесея после продела несколько таких же ярких красных бусин — с ними моя коса походила всего лишь изощренное украшение, а не на проклятую отметину.

— Мы идем смотреть на человеков! В этот раз на живых, розовых и свежих. Танцевать с человеками, пить и есть с человеками, — мурлыкала Мелихор на песенный мотив себе под нос, пока Маттиола, сидя на табурете посреди купальни, старательно расписывала ее лицо традиционными узорами Дейрдре алого цвета, какими уже расписала лицо мое. — Эй, ты собираешься до самой смерти ее прятать, энарьят? У драконов и рога бывают, и гребни порой на спине торчат. Чего стесняться? Очень даже симпатичная культяпка!

Я не сразу поняла, о чем говорит Мелихор, но затем Маттиола вдруг отложила баночку с кошенильными червецами* и выхватила у меня ажурную перчатку, в которой я собиралась спрятать костяную руку.

— Тут я полностью солидарна с Хорой, — заявила она. — Разве берсерки прячут свои шрамы и увечья? Они гордятся ими! И ты гордись.

Я могла бы поспорить с этим, сказав, что я отнюдь не берсерк, и что на Эсбате будет полно детей, которых моя рука может напугать до полусмерти, но не стала. Маттиола не только меня подбивала ослабить те тиски, в которые правители зажимали себя с детства, но и сама заметно раскрепостилась: праздничное платье ее оголяло плечи и колени почти так же, как наряды Сердца. Очевидно, их общение с Вельгаром возымело обоюдный эффект.

Еще полчаса мы уговаривали Мелихор одеться: так и не взяв в толк, зачем людям нужно основное платье, она чуть не вышла на улицу в нательном*. В конце концов все было улажено, и хлопоты остались позади вместе с замком и лязгающей герсой, за которой раскинулся широкий проезжий тракт.

«Я, конечно, не Мидир, помешанный на покушениях, но королева без охраны пугает люд не меньше, чем во главе целой армии», заметил Гвидион веско перед нашим уходом, поэтому нам все-таки пришлось взять с собой десять хускарлов. Те замыкали шествие, пока мы, отказавшись от лошадей, — во многом ради Сола, который плохо держался в седле и вряд ли оказался бы рад вывалиться из него на глазах у тысячи зевак, — спускались с холма в низину, где пестрили крыши и навесы городских домов.

К тому моменту, как мы пересекли черту города, как раз наступил вечер, и жара немного поутихла. Свежий ветер, колышущий поля и лесные степи, еще на половине пути донес до нас аромат жженного сахара, каштанов и баранок из заварного теста — идеально круглых, как луна, появление которой ознаменовало официальное начало Эсбата. Недаром каждый год и каждый сезон примстав* сдвигал его дату на несколько дней — все праздники Колеса года должны быть привязаны к полнолунию, как дитя привязано к матери пуповиной, а вся живое на земле — к четырем богам.

Возглавляя вереницу, мы с Солярисом шествовали рука об руку, но не касались друг друга. Я почувствовала, как он прижался к моему плечу, лишь когда впереди показались первые ярмарочные палатки.