— На самом деле это была идея Сильтана, — признался он неожиданно, и кончики его ушей забавно порозовели, почти в цвет рубахи: каким-то образом он снова оделся в один тон с моим нарядом. — Сильтан сказал, ты хотела пойти на ярмарку, и предложил мне сводить тебя, чтобы «привнести в твою жизнь немного меда и света, дабы в ней было хоть что-то увлекательное кроме редких встреч с ним». А воля драгоценной госпожи всегда должна исполняться, так что...
Я решила тактично не сообщать Солу, что Сильтан подлый обманщик, и ничего подобного я в жизни ему не говорила. Повезло тому, что он отказался идти с нами на праздник в самый последний момент! Поэтому я только улыбнулась, польщенная чуткостью Сола и его желанием подарить мне несколько часов той счастливой и спокойной жизни, которую мы надеялись обрести, покончив с Красным туманом. Ради этого Солярис был даже готов прислушаться к совету старшего брата, которого величал не иначе, как «змеем» — разве за это он не заслуживал немножко похвалы?
— Спасибо, это очень мило с твоей стороны, — улыбнулась я и, не подавая вида, перехватила его пальцы первой, раз сам сделать это он никак не решался: только касался, но сразу одергивался и убегал на несколько шагов вперед. — Пожалуй, сегодня ты даже удостоишься танца со своей госпожой.
Солярис сжал мои пальцы в ответ — нежно, коротко, чтобы не оцарапать тонкую кожу когтями.
— Надо же, на словах вроде благодаришь, а на деле наказываешь.
Я усмехнулась и пожала плечами. Танца со мной Солярису и впрямь было сегодня не избежать, ведь ах, какая дивная музыка лилась из Столицы рекой!
На улочках, средь телег резчиков, торгующих масками, и прилавков вёльв, распродающих букетики заговоренной вербены, вовсю играли барды и менестрели. Из-за толп ряженных здесь было не протолкнуться: всюду мелькали костюмы из соломы, короны из березовых ветвей, чумазые в сосновом дегте лица, скипидарный запах которого, по преданиям, отпугивал Дикого и прирученные им бедствия — Потоп, Хворь и Голод. У некоторых из макушек торчали собачьи уши, а у других болтались коровьи хвосты, пришитые к штанам. Незамужние девы в этот священный день чаще всего наряжались кроликами Невесты, облепляя шеи и плечи тополиным пухом или цветками хлопка, как мехом. Совершеннолетние юноши же становились лисами и в течение ночи охотились за кроличьими девами, а порой даже дрались за них, точно и впрямь одичали. Немудрено, что Сильтан принял жителей Столицы за нечисть! Все эти атрибуты и впрямь превращали горожан в
Ровно на девять дней весь город превращался в неметон под открытым небом, где вместо молитв и песнопений водили хороводы и вкушали различные яства. Так, каждый совершеннолетний житель Столицы, желающий принять участие в гуляниях, должен был принести к общему столу минимум один пивной кувшин и глиняный чан, где мог томиться молодой картофель с только поспевшим редисом или жаркое из петуха. Их запахи, перечные и соленые, мешались в воздухе с пряностью темного эля и сладостью топленого молока.
— Это что, королева Рубин?..
Лишь благодаря всеобщей суматохе и тому, сколь много лиц приобрели вокруг нечеловеческие черты благодаря краскам и украшениям, нам семерым почти удалось добраться до священного тиса незамеченными. Пока закаленные мужи мерились удалью на лугах за дозорными башнями, старцы попивали зерновой спирт из ритонов, а дети играли с шелковыми лентами и грызли «кошачьи» булочки с шафраном, там, под тисом, плясала молодежь под зелеными ветвями. Они исполняли
Момент, когда же нас всех заметят, был лишь вопросом времени.
— Королева?.. Быть того не может! Сейчас же война идет, какое ей дело до пирушки простолюдинной.
— Говорю тебе, это она. Посмотри, кто рядом с ней!
— Это же королевский зверь...
— А кто это еще с ними?
— Может, высокородные господа какие пожаловали? Новые ярлы?
— Да нет же, это драконы! Драконы!
Не обращая внимание на побежавший шепоток, я продолжала идти по улицам, будто не замечала, как стремительно редеет и расступается вокруг толпа. Старцы неохотно оторвались от своих ритонов, дети — от шелковых лент и булочек, а лисьи юноши от развивающихся юбок кроличьих девиц. Все смотрели на нас, вытаращив глаза, и мне не оставалось ничего, кроме как смотреть на них в ответ и невозмутимо улыбаться. Казалось, все празднество с ярмаркой застыло, как сама луна, восходящая на оранжевом небосводе, и только музыка жила своей собственной жизнь, не замолкая ни на секунду.