Кристальный пик

Я не успела прожевать, морщась от кислинки на языке, — ягоды оказались недозревшие, — как передо мной очутилась горсть клюквенного мармелада и вяленной индейки. Едва Солярис изменился, оставив себе лишь ту чешую, из которой была пошита его броня, как тут же принялся ворошить наши походные сумки, прежде закрепленные у него на спине. Хотя на самом деле я завтракала, да еще как, — и кашу с маслом съела, и блины, и хлеб, — в животе у меня и вправду урчало. В конце концов, мы летели без остановок, а на такой высоте особо не перекусишь. Приходилось по большей части жевать древесную смолу, чтобы растянуть приемы пищи, но на улице вечерело, и смолы пустому желудку теперь было мало.

— Ешь же, ну. Поскорее, — повторил Сол, нависая надо мной, и это звучало больше как мольба, нежели как просьба. Губы его подрагивали, да и сам он выглядел не так, как обычно. Не то слишком растревоженный, не то уставший. От игры сумеречных теней на юном лице словно проступали старческие заломы, а взгляд казался блеклым и потухшим — уже не солнечный огонь, а всего лишь спичка. И после этого он утверждает, что выдержит неделю лёта...

Я молча взялась за вяленую индейку. Клала в рот по маленькому волокну, жуя медленно, несмотря на голод, чтобы потянуть время и поддерживать изнеможенный вид. Кочевник тем временем уплетал сушенные свиные ушки, раскачиваясь на соседнем бревне, а Сол сидел рядом и, грызя засахаренные орехи, не сводил с меня глаз. Разве что в рот не заглядывал.

— Кочевник, собери дров, — сказал он неожиданно, повернувшись. — Смеркается. Костер разводить пора.

— Так мы ночевать все-таки будем? — нахмурился Кочевник.

— Не будем, — ответила я.

— Будем, — ответил Сол.

Кочевник сузил глаза.

— Вот же парочка! Нашла коса на камень. Как определитесь, сообщите, — И, демонстративно закинув в рот все оставшиеся свиные уши разом, перекрутился через бревно и сел к нам спиной.

Я вздохнула и удрученно посмотрела на Соляриса, качая головой. Значит, ради себя он не был готов рисковать опоздать, а ради меня, невредимой и уж точно не умирающей — запросто.

— Мы переночуем, — повторил он тоном, не терпящим возражений. — Прежде ты никогда не жаловалась на сахарную болезнь, а теперь вон оно как. Лишнее доказательство того, что я всегда прав. Спешка может стоить тебе здоровья, Рубин, а заодно и мне с Кочевником. Потеряешь сознание — и если вниз не упадешь, то вторую руку оторвет, не дай боги, — Солярис красноречиво дернул меня за крепления на поясе, а затем за костяные пальцы, торчащие из-под плаща. — Какой будет толк от тебя, истощенной, в Надлунном мире? Это меня жалеть нечего, не мне континент отстаивать да с богами хороводиться. Если не успеем до окончания летнего Эсбата, то подождем осеннего. Или другое что придумаем. Хотя нет, не слушай меня. Все мы успеем. Я костьми лягу, чтоб успели.

Солярис потрепал меня по волосам, как ребенка, и едва не расплел мои и без того неаккуратные косы. Вечно упрямое выражение его лица смягчилось, когда я принялась усердно жевать клюквенный мармелад, набив щеки, чтобы случайно не огрызнуться на этот его излюбленный, но отнюдь не романтичный жест.

Все, что мне оставалось — это смириться, как с жестом Сола, так и с его решением. Возможно, оно было к лучшему... Ведь небо над головой по-прежнему оставалось чистым. Где же они? Неужели так сильно отстали?

Однако если я и могла доверять кому-то беспрекословно в таких вещах, как наш план, то только Мелихор и Сильтану. Поэтому, даже когда небо окончательно потемнело, а Кочевник все-таки разбил костер из высушенных дыханием Сола ветвей, я продолжала верить. И не зря.

— Не двигайтесь.

Команда Сола прозвучала резко и тихо, как шелест деревьев, которые поднял на дыбы ветер. Лишь драконий слух мог уловить приближение чужаков тогда, когда этих чужаков не было видно и за лигу. Потому Солярис вскочил с разложенных вокруг огня подстилок будто ни с того ни с сего и, схватив флягу с водой, мигом затушил костер под возмущенные ругательства Кочевника, как раз жарящего на нем пойманную белку. В тот момент тьма средь болотных топей, где клубилась мгла и тоскливо квакали жабы, сделалась совсем непроницаемой. Я рефлекторно запрокинула голову к ночному небу, но не смогла разглядеть на нем ничего, кроме пары светящихся желтых глаз, загородивших даже звезды.

— Я же сказал не двигаться! — прорычал Солярис где-то в темноте, когда Кочевник, судя по звуку, рванул с места. Затрещал хворост, и взмыли вверх искры от растревоженных углей кострища.

— Не могу я не двигаться! Комары кусают! Ай, ой!

Не то его ужалило очередное насемекое, не то Солярис, прекрасно ориентирующийся в темноте, все-таки зарядил в Кочевника обугленной головешкой, коей успел замахнуться, судя по искрам в воздухе. Я же осталась сидеть на месте, как велели, — на телячьей выделке с льняным покрывалом, на краю которого перебирала свой походный мешок и карты, готовясь ко сну, — и завороженно смотрела на то, как горящие глаза в небе обрастают очертаниями плоти, пикируя к нам на землю.