Кристальный пик

Виланда, будучи такой же любительницей страшных сказок при жизни, как моя весталка, как-то пугала нас с Гектором, что в подобных местах водятся диковины — кусочки плоти Дикого, кои он отрывает от себя и выбрасывает из Междумирья, коль сам сидит в цепях. Иногда это его ногти, иногда зубы, а иногда даже внутренние органы. Все они принимают форму уродливых зубоскалящих существ и прячутся на дне болотном, поджидая путников, чтобы внезапно вынырнуть и утащить их за собой. Потому иногда на болотах можно увидеть зеленые огни — то души утопленников ищут выход из диковинных степей. Именно из-за этих небылиц некоторые туаты Круга так и не смогли принять те стеклянные светила, изобретенные драконами — уж больно они напоминают те самые души, запертые в коробе.

По правде говоря, Гриндилоу и впрямь был не лучшим местом для остановок, но вовсе не из-за выдуманных чудовищ, а из-за торфа, что, поросший мхом, выглядел обманчиво плотным, но запросто мог утянуть на дно даже лошадь. Именно поэтому город Гриндилоу строился не вширь, а ввысь, и хижины его могли насчитывать по пять этажей, безобразно косые и причудливых форм, но такие крепкие, что стояли века. Жаль, что я не могла увидеть их воочию: никто не должен был знать, что королева Круга покинула свою обитель в столь непростое для нее время. Поэтому едва Гриндилоу замельтешил вдалеке, вовремя замеченный Кочевником, как я стала примеряться к его безлюдным болотистым окраинам.

— Солярис...

«Да?»

— Мне что-то нехорошо.

Этих слов хватило, чтобы хвост Соляриса задергался из стороны в сторону, как выскочившее из телеги колесо. Крылья заработали резче, шея выгнулась, и Солярис даже сумел изогнуться в полете так, чтобы взглянуть на меня, сидящую у него на загривке, по крайней мере одним желтым глазом. Зрачок в том был yже иголки, и даже Кочевник, заметив это, выразительно ойкнул.

«Слабость? Головокружение? Тошнота?», — принялся перечислять Сол, и я спешно пробормотала, боясь себя выдать:

— Пожалуй, все вместе.

«Ты завтракала сегодня?»

— Нет...

«Рубин! Ты же знаешь, что должна хорошо питаться»

— Прости, я забыла.

Моя сахарная болезнь по сей день была тем поводком, которым я могла управлять Солярисом, но которым, само собой, никогда не пользовалась. До сегодняшнего дня. Стоило мне обмолвиться о своем детском недуге, как Солярис тут же начал стремительно снижать высоту, даже не заметив в переполохе, что лицо у меня слишком красное и оживленное, в то время как для сахарной болезни характерны вялость и мертвенная бледность. Виски сдавило от резкого скачка вниз, а Кочевник и вовсе издал звук, пугающе похожий на тот, который он издавал раньше, когда его тошнило.

— Сол, у нас всего семь дней осталось, ты помнишь? А не считая этого, даже шесть...

«Все я помню. И что? Предлагаешь лететь дальше, пока ты не умрешь?»

— На кону стоит весь Круг...

«Будто бы в первой. Ты уже знаешь, что я думаю о нем. Пусть этот Круг катится к Дикому, коль требует от меня делать такой выбор. Между миром и тобой я всегда буду выбирать тебя, Рубин. Это не обсуждается».

Услышать подобное было бы безмерно приятно... Если бы не было так стыдно. Я закусила нижнюю губу, угнувшись вниз, чтобы избежать потока ветра, ударившего в лицо, а заодно и немого укора собственной совести. Ее не умаляло даже то, что я делаю все это не эгоизма ради, а ради самого Соляриса, даже если он с этим не согласится.

— Ну и зачем было столько вякать про неделю в запасе и путешествие без ночлегов, если по итогу и на дни плевать, и ночлеги еще как будут? — фыркнул Кочевник раздраженно, как только спрыгнул с драконьего хребта на землю сразу после приземления. Я едва успела отстегнуть его от своего пояса, иначе он бы стащил меня кубарем за собой.

— Никаких ночлегов, — объявила я, спускаясь следом нарочито неуклюже. — Мне и часа хватит... Всего лишь часа отдыха, да. Максимум два.

Хрустя спиной, затекшей за те десять часов, что мы провели в небе, Кочевник принялся разминаться и махать своим топором, отпугивая комаров и мошек, которые в это время года и вблизи топей липли к коже, как мухи к меду. В таких местах уже через полчаса на шее можно было обнаружить по меньшей мере пять укусов, красных и чешущихся. Надеясь избежать этого, я наглухо захлопнула плащ, заколола его лунной фибулой под шеей и уселась на выкорчеванных бурей деревьях, образующих хлипкий помост. Здешний воздух, вдали от гор и моря, сильно отличался от воздуха в Столице, где всегда пахло солью и цветами. С болот тянуло прохладой и гнилистым илом, а от рощи морошки вокруг — медовой сладостью.

Не удержавшись, я наклонилась к кусту и собрала несколько крупных ягод себе в ладонь.

— И это тоже съешь.