Критерий истины

Левые пассажиры на пригодных остановках сошли. Ушел запах их пота. Но запах мази, которой мазался Мендельсон был неистребим. Мазь для мужа Надя купила у той же женщины. Таня сводила ее на рынок. Но, в то время, как у Леши ранки уже затянулись. нежная кожа Мендельсона не поддавалась.

Как Саше с больными руками отчет писать? – повторяла Надя, – Мне Саша обычно помогал. А что теперь?

Он главное сделал – фотографии, – сказал Леша, – Будет тебе диктовать, как Островский, а ты будешь писать,

А ты вообще помолчи. У тебя вон руки зажили. Небось и себе напишешь и Танюхе поможешь. Скажи ей еще раз спасибо, что место тебе выбила.

Спасибо, – буркнул Леша.

Спасибо будет, когда ты ей отчет напишешь.

Что она пристала с этим отчетом? Леша не знал, что ответить на причудливый протуберанец Надиной мысли. Только подумал, что поскольку эксперимент на данный момент достиг апогея, то противиться его продолжению в Москве он бы не стал. И что интересно, что и Таня не отвергла Надину мысль, а только улыбалась как невеста на выданье.

Вплоть до Москвы Соловьева его практически не беспокоила. Он не спасался бегством в соседние вагоны, безбоязненно спускался на нижнюю полку к общему столу, чтобы насладиться прихваченными в дорогу дарами юга. На пиршество подсели боковушники. В этот раз Боря Линкевич и Юрка Гончаров. Разместились по трое: молодые супруги и Гончаров с одной стороны, Леша с Таней и Боря, с другой. Прежняя подвижность пальцев не вернулась, и Леша ждал, когда Таня, сидевшая ближе к столику, нарежет ему дыню дольками. А Надя гнула ту же песню.

Танюша, ты ему дыньку режь тщательно, аккуратными кусочками, а он тебе и отчет соответствующий напишет.

Я ему за лекарство от зуба должна дольки узором расписать, – улыбнулась Таня, – Зуб совсем прошел. А то я такая трусиха.

Ну, ты с зубом в Москве не тяни. Это лекарство так, временная мера. К врачу, тем более перед Ялтой, сходить нужно.

Да? – неохотно произнесла Таня, – А я зуба и не чувствую. И капельки вроде помогают. Прямо прилив сил, – и Таня дала ему в руки сложенную вчетверо газету с аккуратно нарезанными дольками.

Он поторапливал время, чтобы быстрее раствориться в Москве, чтобы, наконец, забыть эти тайны мадридского двора: кто как на кого смотрел, почему выбили ему место, почему так дольки режут. Лежал на своей верхней полке и размышлял: на отчет и защиту два-три дня, ну, если придется писать Татьяне – тогда дней пять. А придется ли? Заметно ли в ней влияние эликсира? Он смотрел с полки вниз на Татьяну. Вот она дремлет и можно рассмотреть во всех деталях. Да, полнота бедер читается сквозь легкую ткань халата. Вот она читает книгу и невзначай возьмет и глянет вверх и встретится с ним взглядом. Каким-то странным взглядом, по которому ничего не понять. Так действует или нет? Сплошные тайны мадридского двора.

Вокзальный гул, моросящий дождь и прохлада поставили точку на их путешествии.

Главное, в перонной сутолоке не наткнуться на Соловьеву. Леша шел, глядя под ноги. Он нес свой и Танин чемоданы, а Таня авоську с большой дыней, купленной для родителей. И Надя несла не меньшую дыню, а многострадальный Мендельсон – свой и Надин чемоданы. Руки его еще не зажили. Он вынужден был останавливаться. И Леша останавливался. В одну из таких остановок мимо них в сторону метро прошла Соловьева. Даже не поглядела в Лешину сторону.

Нет уж, милый, твой Сокол от тебя не уйдет, – сказала Надя у входа в метро, – Что Тане самой, что ли, тащить все это до дома? Она для тебя место выбила с приличными людьми. Так что отрабатывай. Короче, отставить разговоры, вперед и вниз, а там – нам до Щелковской, а вам до Измайловской.

На выходе из метро, Таня извлекла из своего чемодана зонт. Но, Леша с чемоданами, само собой, под зонт не помещался. Шли молча, расстояние между ними диктовали, зонт, чемоданы и лужи. От Измайловской до ее дома пять минут обычного ходу, минут восемь чемоданного, а, когда нужно обходить лужи под дождем – дольше. Таня остановилась у дорожки, ответвляющейся к подъезду.

Я тут живу.

Что же, ты сама наверх потащишь? Я уж донесу до двери, – предложил Леша.

Неси, но домой, извини, я тебя не приглашаю. Ни я не готова, ни дома к этому не готовы. Как-нибудь в другой раз.

На площадке четвертого этажа она остановилась, и еще не позвонив в дверь, сказала:

Ну, спасибо, что помог.

Звучало так: все, можешь идти. Ни слова об отчете, ни слова о Ялте.

Вовка уже был в общаге. Вернулся вчера. О практике говорил односложно и неохотно: ничего интересного. Некогда, отчет нужно написать. А Леше, наконец раскрепостившемуся, наоборот, хотелось поделиться впечатлениями. Толкнулся к эстонским красоткам. Но они не впустили. Только-только приехали и дико устали. Будут отсыпасться.

На следующее утро к Леше пожаловала Ольга Подзорова. У него, говорят, есть заживляющая мазь. Очень нужно. Надя сильно ободралась. Вечером у девочек на чаепитии по случаю возвращения в родные пенаты, Леша увидел, как сильно у Нади покарябаны плечо, щека и даже нос.