Критерий истины

Он не стал умолять ее остаться. Хочет домой – пожалуйста. В общаге еще напропалую гуляли, а он провожал ее домой. Если она у метро скажет, до свиданья, он не станет противиться. Не сказала. Ехали в почти пустом вагоне, как поссорившиеся. Розу она взяла с собой. Все-таки символ. В подъезде она чмокнула его, даже не обняв, и напомнила, что ему далеко обратно ехать. На обратном пути было время подумать. Он определился: пора отчаливать. Медленно, плавно, деликатно, не травмируя девушку. Одними ее ресницами сыт не будешь. И грудь могла бы быть побольше, и талия поуже, характер попроще. Как говорится, была без радостей любовь.

Для отчаливания очень подходила будущая сессия. Правда, ждать долговато, почти три месяца. Но можно ускорить. Ведь Наташа – долбежница, зубрежница и трусиха. Намекни ей, что сессию она может завалить – она кинется в зубрежку, забудет обо всем, кроме учебы. Что и нужно. На деревьях будут набухать почки, а в Наташе будет набухать паника. Не до свиданий ей станет. А после сессии, разнесет их в разные места на практику. А потом длительные летние каникулы. Так и разойдутся, как в море корабли. А время лечит, время остужает.

О том, что предстоящая сессия будет сложной, переломной, решающей, краеугольной, предупреждали и в деканате, и опытные старшекурсники. И Леша стал, как бы невзначай, об этом напоминать. И хоть Наташа поначалу только пошучивала: говорят, эту сессию сдашь – можешь жениться, Саша видел, что глаза ее цепенеют от ужаса. Ее пошло трясти уже за месяц до экзаменов. Их встречи стали реже, и еще до экзаменов сошли на нет. Все вроде бы шло по Лешиному плану. Четвертый курс можно будет начать с чистого листа. Но когда Соловьева, несмотря на свою панику, достала для него шпоры сначала на один экзамен, затем на другой, Леша занервничал. И даже прозорливый Суворов упомянул что-то насчет данайцев, дары приносящих. А уж когда Суворов услышал от Леши, что Соловьева самовольно записала Лешу в Чирчик, он, уже отказавшийся ради Таньки от Эстонии горько усмехнулся.

Вот тебе и троянский конь от Соловьевой. А ты думал, что Северодонецк тебе на блюдечке поднесут?

И ни одна живая душа не воспротивилась произволу Соловьевой. В их глазах Лешина участь была решена.

После распределения предусматривалось три дня на сдачу хвостов и на сборы. Билеты на поезд брать в деканате. Леша рванул в деканат. Надеялся, что уж за три дня можно с кем-нибудь поменять свой Чирчик на Северодонецк. Все-таки, Чирчик, считай, среднеазиатская экзотика, а Северодонецк – полная серость. Он отказывается от экзотики, от лучшего места на худшее. Поменяться будет несложно. Скажет декану, что он не переносит жару, что в детстве был солнечный удар.

В деканате он столкнулся с Сашей Мендельсоном из соседней группы и его женой Надей. Саша тоже мог претендовать на Кивыили, но так как он недавно женился, он распределился с Надей в Чирчик. И нисколько, как почувствовал Леша, не жалел.

Перебьется, – бросила по этому поводу Надя, – Прошагал под марш Мендельсона, теперь получи марш-бросок Мендельсона на длинную дистанцию.

Что она понимала под длинной дистанцией, далекий Чирчик или будущую супружескую жизнь, она не уточнила. Саша с Надей брали билеты на себя и Таню Кашевскую. Декан колебался, давать ли, Мендельсонам третий билет. Но Надя убеждала декана, что она действует по поручению Кашевской, что Кашевская ее наиближайшая подруга, чуть не сестра, и Надя сегодня же передаст ей билет. Услышав, что Леша намерен обменять Чирчик на Северодонецк, интеллигентный и спокойный Саша, только поправил очки и пожал плечами в недоумении. А Надя, возомнившая, что статус Сашиной жены дает ей право поучать всех, кто хоть краем прикасается к ее супругу, покрутила пальцем у виска.

Точно, у тебя был солнечный удар. Что ты потерял в Северодонецке? А тут и Соловьева и Средняя Азия в одном флаконе, – и тихо добавила, чтобы не слышал декан, – Вот у нас с Сашей получается что-то вроде свадебного путешествия за счет института. И у тебя… – и она многозначительно посмотрела на Лешу.

Леша не хотел такого путешествия. Декан был непробиваем: списки уже отосланы на заводы, и переделывать никто ничего не собирается. А от солнечного удара существуют тюбетейки. Разговор окончен. Оставалось ему мучиться всю практику нос к носу с Соловьевой. В качестве хоть какого-то спасения он взял билет четвертым в тот отсек, в который взяли Мендельсоны и Татьяна. Хоть их вагон оказался тринадцатым, но Мендельсоны не зря пришли брать билеты чуть ли, ни первыми. Они выбрали себе места в середине вагона. Меньше шастают мимо. И это несколько спасало Лешу. В среднем отсеке, да еще прикрытым Мендельсонами, да еще, если он будет сидеть тише воды, у него уменьшается вероятность невзначай напороться на Соловьеву.

Что я на это могу сказать, – заметил вечером Суворов, услышав Лешину печальную повесть о пролете в деканате, – Не по делам человеку воздается. Плыть бы нам в Эстонию, а тут подводные камни.

Какие? – не понял Леша

Соловьева, например.